Гремучий студень
Шрифт:
– С чего бы я захотел? – насупился почтмейстер. – Но если и допустить такое, все равно не сумел бы. Из чего ее собирать?
– Разумеется! Тут нужны знания, химические вещества, а главное – опыт. Даже на горных штольнях, где часто взрывчатку использую, случается гибнут люди. А бомбисты, те постоянно на своих же снарядах и подрываются, мне в редакции «Ведомостей» по секрету сообщили. Писать-то про это нельзя, цензура бдит…
Он остановился, щурясь на пригоршни снега, которые ветер швырял в лицо.
– Заметь! Ещё одна ложь Столетова. Артист предложил зашвырнуть бомбу в реку, чтобы взрывом никого не убило. Сказал, что в газете
– Действительно, откуда? Я вот прежде и названия такого не слыхал – «Боевой листок».
– Столетов якшается с бомбистом. Тот передал ему жестяную коробку, не предупредив, что это игрушка. Артист боялся ее, шибко боялся, в таком беспокойном состоянии был, что цилиндр любимый забыл в саду. К тому же сетовал, что его обманули, – стало быть, прежде доверял преступнику и жестоко ошибся. Но при этом на допросе старался выгородить сообщника. Соврал про трех бандитов, – наверняка соврал и приметы выдумал! Хотел отвести подозрение от кого-то, направил полицию по ложному следу. Что выходит из этих рассуждений?
Мармеладов посмотрел на Митю своими темными глазами, в которых забрезжила догадка.
– Бомбист – близкий ему человек. Любовница отпадает, по слухам они у Столетова все солидного возраста, графини либо баронессы. Остается родственник.
– Брат, – предположил почтмейстер.
– Или сын. Но чего мы гадаем, скоро сами все у артиста и спросим. Пришли, вон и Шубин выплясывает под окнами.
Ограбленный финансист и вправду не мог стоять на одном месте, – до того нервничал, что и глаз левый начал закатываться. Иван Лукич бросился навстречу. Вцепился в рукав митиной шинели и, как волжский бурлак, тянущий бечевой огромную баржу, повел его к крыльцу.
– Идемте, идемте же скорее!
Квартира артиста Малого императорского театра Столетова обставлена была весьма колоритно. На стенах афиши бенефисов, среди которых выделяется аршинное полотно с выведенным красной краской названием «Эмилия Гал…» Далее прочитать невозможно, сверху надпись перекрывают «Лес» и «Гроза». На подоконнике горделиво выглядывают из-за подвернутой бархатной шторы пять хрустальных графинов с нарисованными золотыми птичками. Митя толкнул сыщика локтем и тихонько присвистнул: знаменитые «журавли» из ресторана «Славянский базар», в них подается лучший коньяк тем гостям, кто завтракает аж до трех часов дня. Стоит каждый «журавлик» по пятидесяти рублей. На столе и бюро теснятся пустые и початые бутылки рангом поскромнее. Одну из них Столетов потряс, взбалтывая содержимое, сделал изрядный глоток и обратился к вошедшим:
– С чем пожаловали?
Он явно привык жить на широкую ногу. Халат носил парчовый, хотя и давно не стиранный. В этом золотом роскошестве артист возлежал на широкой кровати у окна. Выслушав посетителей, взболтал бутылку и приложился к горлышку, в этот раз – надолго. Потом заговорил:
– Грабеж… Бомба… Что вы такое лопочете? – помятое лицо Михаила Ардалионовича выражало беспросветную скуку, но голос был прекрасного тона, такой непременно должен покорять сердца зрителей, особенно дам. – Вчера мне нездоровилось, потому из дома не выходил. Ни днем, понимаешь, ни вечером.
– Да как же? А протокол?
Мутные глаза Столетова на миг сфокусировались на лице финансиста, но потом он брезгливо поморщился.
– Нет, все равно не понимаю, что вы городите. Какой еще протокол?
– Вы же при мне, сударь, давали объяснение квартальному надзирателю, – Шубин побледнел и схватился за сердце.
– Бог с вами, господа. Шутить надо мною вздумали? – набычился Столетов. – Говорю же вам, я вчера из дома не выходил! До самого спектакля.
– Ах, видали вы такое? Скажите, да есть ли предел людской подлости, – закипал финансист, еще больше бледнея. – Денег казенных украл на двенадцать тысяч… И брешет!
Актер сел, спустив с кровати голые ноги, отхлебнул еще вина.
– Я понял. Обычно бывает, что мне изменяет разум, если выпью лишку. Теперь вижу, что и вы в опойной горячке теряете разум, потому и выдумываете подобные нелепицы.
– Но деньги! Где же деньги?
– Деньги? – ощерился Столетов. – Двенадцать тысяч, так вы сказали?
– Да, да! Где они?
– Послушайте… Да если вы всю мою квартиру перевернете, тут и трех рублей не наберется!
Иван Лукич сделался страшен лицом. Непонятно было: то ли бросится на артиста, то ли свалится в припадке. Митя на всякий случай подступил к нему ближе, придержал за локоть. Хотел успокоить, но это возымело обратный эффект. Чувствуя поддержку почтмейстера, Шубин решился дать выход своей ярости. Он вцепился в отвороты парчового халата и закричал:
– Верни деньги, сволочуга! Верни-и-и-и!!!
Столетов сперва опешил от такой наглости, но потом ответил геневно:
– Да ты кто такой? Ты червяк. Захочу – помилую, захочу – р-р-раздавлю!
Положил свою широкую ладонь на вспотевший лоб Шубина и оттолкнул. Тот впечатался бы затылком в стену с афишами, но Митя успел его подхватить и удерживал в крепких объятиях, пока упрямый финансист пытался вырваться, пыхтя и ругаясь на все лады.
– Скажите, любезный Михаил Ардалионович, – почтмейстер решил свести разговор в иную плоскость, а заодно успокоить и артиста, поэтому добавил в голос елея, – какой спектакль вчера играли в Малом? Я, знаете ли, давно не бывал в театрах, хотя прежде захаживал…
Столетов отмахнулся от него жестом, каким обычно прогоняют назойливую муху.
– Вам-то что за интерес?
– Неужто забыли?
– Что за оскорбительные намеки?! – возмутился артист. – Я, пока еще, в своем уме. Чего не скажешь о вас. Пришли непрошеными, поклепы наводите… Я прекрасно помню, что вчера давали «Эмильку». Не люблю эту пьесу, мне там играть нечего. Знай, глаза выкатывай да ори погромче. Да и смотреть, как Машеньку щупают другие – никакой радости. Другой разговор – испанцы. Я в «Овечьем источнике» одну красотку за бочок ущипну, другую на колени посажу. А Ермолову, помнится, прижал, аж душа вон. Командору все дозволено!
Он захохотал, но в смехе этом не было веселья, одна злость. Артист упивался собственной значимостью.
Мармеладов, до того скрывавшийся в затененном углу, вышел на свет.
– Г-н Столетов, обычно вы выбираете роли серьезные, трагические. Но, видимо, пришло время сменить амплуа.
– С чего бы это?!
– Вы же перед нами комедию разыгрываете. Убедительно, – сыщик нарочито медленно похлопал в ладоши, изображая театральные аплодисменты. – Я даже готов поверить вам на слово. Вот только… Мы с приятелем поспорили, кем вам приходится тот бомбист, что замыслил это ограбление. Братом? Или сыном?