Грешница
Шрифт:
— Вплоть до того, кто будет присматривать за нашим ребенком.
«Нашим ребенком». Она с трудом сглотнула, подумав о жизни, которая зарождалась в ней. Частичка самого Габриэля.
— Есть некоторые детали, которые мне еще нужно выяснить.
Перед ней стоял все тот же человек в сером. Но когда он заговорил, Джейн уловила в его голосе нотки злости и очень удивилась.
— И где мое место? — возмущался он. — Ты рассказываешь о своих планах, но ни разу не упомянула обо мне. Впрочем, меня это не удивляет.
Она покачала головой.
— Почему ты так расстроился?
— Потому
— А что, по-твоему, я должна говорить? «Пожалуйста, ну пожалуйста, спаси меня! Я не смогу вырастить этого ребенка без мужчины!»
— Нет, ты все сможешь сделать сама. Ты найдешь способ.
— Так что ты хочешь сказать?
— У тебя есть выбор.
— И я его сделала. Я тебе сказала, что оставляю ребенка.
Риццоли двинулась к дому, решительно ступая по сугробам. Он схватил ее за руку.
— Я говорю не о ребенке. Я говорю о нас с тобой. — И добавил тихо: — Выбери меня, Джейн.
Она посмотрела на него.
— Что это значит?
— Это значит, что мы все можем делать вместе. Это значит, что ты впустишь меня в свою жизнь. Только так все получится. Боль за боль, обида за обиду.
— Отлично. И все кончится тем, что мы друг друга покалечим.
— Или же просто научимся доверять друг другу.
— Мы едва знакомы.
— Но знаем друг друга достаточно хорошо, раз сделали ребенка.
Она почувствовала, как вспыхнули ее щеки, и ей вдруг стало невмоготу смотреть на него. Она уставилась себе под ноги.
— Я не хочу сказать, что нам будет легко, — продолжил Габриэль. — Я даже не представляю, как это все получится: ты здесь, я в Вашингтоне. — Он немного помолчал. — Давай начистоту. Иногда, Джейн, ты бываешь настоящей стервой.
Она расхохоталась. И смахнула подступившие слезы.
— Я знаю. Господи, я знаю.
— Но иногда… — Он протянул руку и коснулся ее лица. — Иногда…
«Иногда, — подумала она, — ты видишь меня настоящую».
И это пугает меня. Нет, это приводит меня в ужас.
Возможно, это самый смелый поступок в моей жизни.
Наконец она подняла голову и посмотрела ему в глаза. Набрала в грудь побольше воздуха.
И сказала:
— Мне кажется, я люблю тебя.
24
Три месяца спустя
Маура сидела в церкви Святого Антония во втором ряду, и звуки органа пробуждали в ней воспоминания далекого детства. Она вспоминала воскресную мессу, которую посещала с родителями, вспоминала, какими жесткими казались скамейки, как тяжело было высиживать получасовую службу. Как она ерзала, стараясь устроиться поудобнее. Потом отец усаживал ее на колени, и это было самое уютное место, потому что она чувствовала себя защищенной в его сильных руках. Она смотрела на витражные окна, на образы, которые находила пугающими. Жанна д'Арк, привязанная к столбу на костре. Распятый на кресте Христос. Святые, склонившие головы перед своими мучителями. И кровь. Столько крови, пролитой за веру.
Сегодня церковь не вызывала
Орган заиграл «Оду радости» Бетховена.
По проходу двинулись две подружки невесты в светло-серых брючных костюмах. Маура узнала их — обе служили в бостонской полиции. Сегодня в церкви было много полицейских. Оглянувшись, она заметила Барри Фроста и детектива Слипера, оба выглядели счастливыми и расслабленными. Ведь обычно полицейские и их семьи собирались в церкви, чтобы оплакивать кого-то из погибших сослуживцев. Сегодня она видела их улыбающимися и нарядно одетыми.
И вот появилась Джейн под руку со своим отцом. Впервые ее темные волосы были укрощены и уложены в стильный пучок. Белый атласный брючный костюм с безразмерным пиджаком не мог скрыть заметно округлившийся живот. Когда она подошла к ряду, где сидела Маура, их взгляды на мгновение встретились, и Маура прочитала в глазах невесты: «Можешь поверить, что это я?». Потом взгляд Джейн устремился к алтарю.
К Габриэлю.
«Бывают минуты в жизни, — подумала Маура, — звезды правильно встают на небосклоне, боги улыбаются, и у любви появляется шанс. Просто шанс — на большее не стоит надеяться. Никаких гарантий, никакой уверенности». Она смотрела, как Габриэль взял Джейн за руку. И они повернулись к алтарю. Сегодня они едины, но, конечно, будут у них и дни, когда обидные слова или напряженное молчание омрачат их единение. Дни, когда любовь не сможет вспорхнуть, словно раненая птица. Дни, когда резкий нрав Джейн и холодность Габриэля разведут их по разным углам, и они оба поставят под сомнение правильность сделанного ими выбора.
Но обязательно будут и такие дни, как сегодня. Дни полной идиллии.
Близился вечер, когда Маура вышла из церкви Святого Антония. Светило солнце, и впервые она уловила в воздухе дыхание тепла. Первый шепот весны. Она ехала домой, открыв окно в машине, и в салон врывались запахи и шум города. Но она ехала не домой, а в Ямайка-Плейн. В церковь Пресвятой Богородицы.
Открыв массивную дверь, она оказалась в молчаливом полумраке. Витражные окна играли в последних лучах солнца. Она увидела только двух женщин, которые сидели на первой скамье, склонив головы в молитве.
Маура тихо прошла к алькову. Там она зажгла три свечи и поставила их за упокой души трех женщин. Одну — за сестру Урсулу. Одну — за сестру Камиллу. И еще одну — за несчастную прокаженную без лица и имени. Она не верила ни в рай, ни в ад; она даже сомневалась в том, что душа бессмертна. И все-таки, стоя здесь, в этом храме, она ощущала покой, потому что точно верила в силу человеческой памяти. По-настоящему мертвы только те, кто забыт.
Она отошла от алькова и увидела отца Брофи, который приблизился к женщинам, чтобы шепнуть им слова утешения. Он поднял голову. И в то мгновение, когда последняя искорка солнечного света впорхнула в окно, их взгляды встретились. Всего на мгновение они оба забыли, где они. И кто они.