Грешница
Шрифт:
В зеркале заднего вида она вдруг увидела отца Брофи, который бежал за ними, освещаемый вспышками проблесковых маячков. Он схватился за ручку двери со стороны Сатклиффа и распахнул ее. Потом вцепился в рукав доктора, пытаясь вытащить его из салона.
Выстрел отбросил священника назад.
Маура открыла свою дверцу и спрыгнула на ходу.
Она приземлилась на ледяную мостовую, ударилась головой о землю и искры посыпались из глаз.
Некоторое время она не могла пошевелиться. Просто лежала в темноте, ничего не чувствуя — ни боли, ни страха. Только холодное дыхание ветра, который засыпал
Он звучал все громче. Ближе.
— Доктор! Доктор!
Маура открыла глаза и поморщилась от света фонарика Риццоли. Она повернула голову и метрах в десяти от себя увидела машину, передним бампером врезавшуюся в дерево. Сатклифф лежал на тротуаре лицом вниз с заломленными назад руками и отчаянно пытался подняться.
— Отец Брофи, — пробормотала она. — Где отец Брофи?
— Мы уже вызвали «скорую».
Маура медленно приподнялась и посмотрела туда, где Фрост сидел на корточках возле священника. «Нет, — подумала она. — Нет».
— Вам пока нельзя вставать, — сказала Риццоли, пытаясь удержать ее.
Но Маура оттолкнула Джейн и поднялась, едва удержавшись на ногах. Сердце застряло где-то в горле. Она ковыляла к тому месту, где лежал Брофи, и уже не чувствовала ледяной мостовой под своими босыми ногами.
Фрост поднял на нее взгляд.
— Ранение в грудь, — тихо произнес он.
Упав на колени возле священника, Маура разорвала его рубашку и увидела место проникновения пули. Она слышала зловещий звук всасываемого в грудь воздуха. Прижала руку к ране и ощутила теплую кровь и мягкую ткань. Священник дрожал от холода. Ветер разгуливал по улице, и его порывы жалили, словно насекомые. «А я в твоем пальто, — подумала она. — В пальто, которое ты мне дал, чтобы я согрелась».
Сквозь завывание ветра она услышала вой «скорой».
Его взгляд уже не фокусировался, сознание покидало его.
— Останься со мной, Даниэл, — прошептала она. — Слышишь меня? — Ее голос дрогнул. — Ты будешь жить. — Она нагнулась к нему и оросила слезами его лицо, шепча на ухо: — Пожалуйста, сделай это для меня, Даниэл. Ты должен жить. Ты должен жить…
23
Телевизор в комнате ожидания операционного отделения был, как всегда, настроен на канал Си-эн-эн.
Маура сидела там уже с перевязанной ступней, уставившись на бегущую строку, но не понимала ни слова. Хотя сейчас она была в шерстяном свитере и теплых плисовых брюках, ее все равно знобило, и она сомневалась в том, что когда-нибудь согреется. «Четыре часа, — думала она. — Его оперируют уже четыре часа». Она смотрела на свою руку и снова видела кровь Даниэла Брофи под ногтями, чувствовала пульсацию его сердца, которое словно птица билось об ее ладонь. Ей не нужно было смотреть на рентгеновский снимок, чтобы представить, какие повреждения нанес этот патрон; она видела летальный след «глейзера» в груди Крысиной леди и знала, каково сейчас хирургам. Легкое, изрешеченное взорвавшейся шрапнелью. Кровь, сочащаяся из десятка самых разных сосудов. Паника, которой охвачен персонал в операционной при виде обильного кровотечения, с которым не справляются врачи.
Она подняла голову, когда в комнату с чашкой кофе и сотовым телефоном в руке вошла Риццоли.
— Мы нашли ваш телефон у ворот, — сказала она, протягивая сотовый Мауре. — А это кофе для вас. Выпейте.
Маура сделала глоток. Напиток был очень сладким, но сегодня вечером ей хотелось сахара. Любого источника энергии для ее усталого и израненного тела.
— Принести что-нибудь еще? — спросила Риццоли. — Что-нибудь еще вам нужно?
— Да. — Маура оторвалась от кофе. — Я хочу, чтобы вы сказали мне правду.
— Я всегда говорю правду, доктор. Вы же знаете.
— Тогда скажите мне, что Виктор не имеет к этому никакого отношения.
— Он здесь ни при чем.
— Вы абсолютно уверены?
— Абсолютно. Ваш бывший муж — сволочь высшей марки. Возможно, он все-таки обманывал вас. Но я уверена, что он никого не убивал.
Маура откинулась на спинку дивана и вздохнула. Уставившись на дымящуюся чашку, она спросила:
— А Мэтью Сатклифф? Он в самом деле врач?
— Да, между прочим. Доктор медицины, выпускник Вермонтского университета. Работал в Бостоне по контракту с клиникой. Интересно все-таки. Стоит только поставить заветную аббревиатуру доктора медицины после своего имени, и ты для всех становишься светилом. Можешь прийти в госпиталь, сказать персоналу, что твоего пациента разрешили отключить от системы жизнеобеспечения, и никто не задаст никаких вопросов. Тем более что на словах есть подтверждение от родственника.
— Врач, который работает наемным убийцей?
— Мы не знаем, платил ли ему «Октагон». Честно говоря, я вообще не думаю, что компания как-то связана с этими убийствами. Сатклифф мог совершить их по собственным причинам.
— Например?
— Чтобы защитить себя. Похоронить правду о том, что произошло в Индии. — Заметив недоуменный взгляд Мауры, Риццоли продолжила: — «Октагон» наконец предоставил нам список персонала, который работал на заводе в Индии. И среди них был доктор.
— Это он?
Риццоли кивнула.
— Мэтью Сатклифф, доктор медицины.
Маура уставилась на экран, но мысли ее были сосредоточены вовсе не на изображениях, которые там мелькали. Она думала о погребальных кострах, об искореженных черепах. И еще вспоминала свой ночной кошмар — корчащиеся в пламени тела.
— В Бхопале погибли шесть тысяч человек, — сказала она.
Риццоли кивнула.
— Но на следующее утро сотни тысяч других жителей проснулись живыми. — Маура взглянула на Риццоли. — Выжил ли кто-нибудь в Бара? Не может быть, чтобы только одна Крысиная леди.
— И, если она была не одна, что стало с остальными?
Они взглянули друг на друга, теперь отчетливо понимая, что так стремился скрыть Сатклифф. Не само событие, а его последствия. И свою роль в них. Маура подумала о том, какой ужас он, вероятно, испытал в ту ночь, когда ядовитое облако накрыло деревню. Целые семьи умерли в своих постелях. Тела, распростертые на улице, застывшие в мучительной агонии. Заводского врача первым послали оценить степень вреда.
Возможно, он не понял, что некоторые жертвы еще были живы, когда принималось решение сжечь трупы. Возможно, его насторожили стоны или судороги конечностей, когда тела волокли к погребальным кострам.