Грешные души
Шрифт:
— Во-первых, мы не супер-, а просто фотомодели. Правда, в обывательских кругах считают, что фотомодель — это разновидность путаны. Но вы-то, надеюсь, не обыватель? Конечно, иногда приходится открываться, но не так уж часто. В основном мы позируем одетыми. Реклама трусиков — тут надо показывать пупок и бедра, но если надо рекламировать шубу или пуловер?
— И все же вы не убедите меня, что совершенно одиноки…
— Вы правы, у нас есть друзья. Но вы можете поверить, что сегодня им было некогда или, скажем, мы поссорились с ними?
— Пожалуй, могу. — Владислав ощутил некоторую досаду на самого себя. Не хватало только заигрывать с девчонкой,
«Тютюка! — позвал он по телепатии. — Выходи по пеленгу на нас, но не раньше чем через десять минут…»
— А вы женаты, Владик? — спросила Таня.
— Женат, — соврал Владислав, ощущая, что дыхание у него сбивается.
Таня поглядела на него снизу вверх, очаровывающая голубизна ее взгляда хлынула в душу Котова, он мягко положил ладонь на талию спутницы.
— Вы совращаете только женатых? — спросил он голосом, который стал низким и хриплым.
Таня затрепетала и отвела глаза…
— Я вас боюсь… — пролепетала она. — Немножечко…
— Я тоже боюсь вас, — прогудел Котов, — по-моему, в вас есть что-то бесовское, не правда ли?
Дубыга внутренне содрогнулся, но волевым усилием направил Танину руку. Непроизвольно она легла на бок Владислава, и они пошли дальше в обнимку.
— Какой здесь страшный лес, — заметил Котов, пытаясь как-то отвлечь себя от мыслей, за которыми могли последовать весьма активные действия. Они шли под разлапистыми ветвями огромных елей, замшелые стволы некогда рухнувших от старости деревьев преграждали путь, а небо между верхушками казалось таким далеким, будто принадлежало другому миру.
— Да, — согласилась Таня, — лес жуткий… Но с вами не страшно, вы — мой рыцарь… Жаль только, что вы женаты.
— Почему жаль?
— Потому что мне хочется быть с вами…
«Да что я, в самом деле? — разозлился на себя Котов. — Импотент, что ли?» Он крепко обнял свою нежную спутницу и прильнул к влажным, полуоткрытым губам…
«Тютюка! Срочно сюда! — рявкнул по телепатическому каналу Дубыга».
И в тот момент, когда Таня, опьяненная и расслабленная поцелуем Котова, могла вот-вот повалиться на мягкий, словно ворсистый персидский ковер, мох, послышался осторожный кашель…
— Это я, Ира, не помешаю?
— Ой, — спохватилась Таня, отталкивая Владислава, — я совсем забыла…
— Ты мой купальник взяла? — Выдернув из сжатого кулака своей красной от смущения подруги скомканный купальник, Ира приказала:
— Владислав, не смотрите…
Тому было не до нее, он отвернулся сразу от обеих, ибо физиология вполне здорового мужчины — вещь очень заметная…
— Извините меня, — пробормотал он, — жара…
— Мы дойдем сами, не провожайте нас, — прощебетала Таня.
Их шаги быстро потерялись в лесных шорохах, а Котов, раздосадованный и злой, рванул обратно на берег. Едва дойдя до бухточки, он бросился в озеро, погрузил лицо в воду и, мощно загребая руками, поплыл назад, на пляж. Плыл он быстро, не чуя усталости. В душе у него было столько стыда, столько ощущения собственного ничтожества…
Выбираясь на песок, Котов ругал себя уже меньше, и стыда у него тоже поубавилось, а вот досады было в избытке: «Хоть бы телефон спросил, идиот!» Ему было невдомек, что ни Тани, ни Иры уже больше нет в природе. Они исчезли, едва Дубыга и Тютюка скрылись за деревьями. «Тарелка» — пылинка мигом догнала Котова и одновременно с ним оказалась на пляже.
— Командир, — спросил Тютюка, — зачем же мы на этот раз ему помешали?
— Ну как ты не поймешь, Таня — искусственное образование, временная биоконструкция. Грех, который мог совершить с ней Котов, в зачет идти не может. Сущности-то у блондинки нет, точнее, сущность была моя. Это полная аналогия с твоей атакой на Сутолокину. Разница только в том, что ты работал в Астрале. Задача тут ставилась иная. Котов должен так разозлиться, что ему для самоутверждения обязательно нужно будет кого-то… хм… Ну, ты понимаешь. И Сутолокина под нашим чутким руководством станет таким объектом! Ну а потом мы их так закружим, что они на все семьдесят пять наминусят… А сейчас надо передохнуть, много энергии потратили на всей этой чертовщине! Отбой!
ВЕЧЕР
На закате нажарившиеся отдыхающие возвращались с пляжа. Сутолокина за прошедшие несколько часов из номера не выходила. Она кое-как справилась и с давлением, и с сердцебиением, но на пляж идти побоялась. В прохладном номере, с книжкой в руках, ей казалось безопаснее. Однако, сколько бы Александра Кузьминична ни пыталась занять свой ум похождениями детективных героев, ей постоянно виделись картинки пережитого во сне. Было в этом сне что-то опасное, какой-то потаенный страх, хотя при здравом рассуждении Сутолокина ничего страшного не находила. Александра Кузьминична считала, что все это от усталости, которая накопилась в организме и при переходе к новой обстановке дала о себе знать.
Замуж Сутолокина — Сашенька Иванова — вышла очень рано и очень давно. По крайней мере, ей так казалось. Еще в детстве она познакомилась с тогда еще очень молодым Эдуардом Сергеевичем Сутолокиным, своим будущим мужем. Он писал кандидатскую диссертацию под руководством отца Александры Кузьминичны, и профессор Иванов после долгих разговоров о научных делах приглашал Эдика пить чай. Саше было двенадцать, а Эдику — двадцать четыре. За столом Сутолокин был чудесным собеседником, прекрасно знал все новинки литературы, а тогда, в пятидесятых-шестидесятых, то и дело выходило что-нибудь такое, от чего вся интеллигенция приходила в состояние полного шока или прогрессирующего обалдения. Хотя специальностью Сутолокина были вопросы нормирования труда в строительстве, он мог наизусть прочитать что-нибудь из полузапретной Ахматовой или ужасно популярной Ахмадулиной, не путал Евтушенко с Есениным, а Вознесенского с Рождественским. О современной прозе они с Кузьмой Афанасьевичем витийствовали куда больше, чем о прозе жизни и методах «фотографии рабочего дня». В конечном итоге они уже стали считать себя почти родственниками. Наверно, если бы Саша Иванова не согласилась выйти замуж за Сутолокина, ее отец просто усыновил бы Эдика.
Но этого не потребовалось. Дело в том, что Саша никого иного, кроме Эдика, и не представляла в роли своего мужа. О том, что она выйдет за него замуж, впервые ей подумалось еще лет в пятнадцать. Как раз тогда все одноклассники и одноклассницы успели перевлюбляться друг в друга, а костистая и очкастая Саша оказалась вне игры. Ее никто не приглашал в гости, никто даже в шутку не оказывал ей знаков внимания. Не будь тогда вежливого, улыбчивого и корректного Эдуарда Сергеевича, Саша могла бы с собой что-нибудь сделать. Попросту говоря, Саша понимала, что никакой альтернативы у нее нет и быть не может. Видимо, так же рассуждали и ее родители.