Грешные души
Шрифт:
— Земля! — воскликнула Шопина.
— Ну, господа, швартуемся? — ухмыльнулся Колышкин, оборачиваясь.
Котов словно проснулся.
— Куда?
— К неведомому континенту…
Колышкин и Лбов дружно навалились на весла, лодка с разгона врезалась в прибрежный песок. Цепь прикрутили к ближайшему кусту, огляделись. Остров был довольно большой, метров сто на двести, на нем росли такие же сосны, как и по берегам озера. Строго говоря, остров был просто одним из холмов, только седловины вокруг него когда-то затопило водой.
Тютюка по изолированному каналу
«Куда вести? Где бомж?»
«Дрыхнет в своем шалаше. В двадцати шагах отсюда, если идти налево по берегу острова, маленький заливчик, укрытый кустами. Там начинается тропинка, ведущая в горку. Убегай от Котова именно туда! Дальше — по плану!»
— Владик, — многозначительно улыбнулась Таня, — в плавании мы уже соревновались, верно? А теперь попробуй меня догнать!
Котов спросил:
— А какой будет приз?
— Будет не приз, а сюр-приз! — Таня стремглав бросилась бежать. Котов погнался за ней.
— Так, — усмехнулся Колышкин, — ну а кто от меня убегать будет?
— Давайте лучше здесь посидим, — предложила Соскина, — остров небось не резиновый. Зачем мешать? Они ведь, наверно, первый раз. В смысле между собой…
— Ладно, давай без комментариев. Пошли, Никитушка, купнемся?
— А мы? — хором удивились барышни.
— Пардон, — Колышкин приложил ладонь к сердцу. — Куда же мы без вас, бабоньки?
Между тем Таня, словно горная серна, взбегала по склону, петляя между сосен. Котов, которому дьявольская сила в данный момент не помогала, прилагал серьезные усилия, чтобы не отстать. Внезапно они выскочили к прогалинке на самой вершине острова-холма. Там чернело кострище с котелком из большой, закопченной консервной банки. Чуть дальше стоял шалаш из жердей, перевязанных проволокой и заваленных ветками, кусками толя и полиэтиленовой пленки.
— Жилище Робинзона! — съязвил Котов, когда Таня остановилась.
— Я вам ща дам Ребензона! — угрожающе пробухтело из шалаша. Далее полился открытым текстом классический мат и хлынула волна перегара и иных специфических бомжевских запахов.
— Пойдем отсюда, — сказал Котов, взяв Таню за локоть.
— Трусишь, что ли? — подбоченилась Таня. — Или ты только раз в неделю храбрый?
— Да нет, чего тут бояться…
В шалаше зашевелилось, а затем из него выполз зеленовато-землистый, обросший многодневной щетиной и измазанный всеми видами грязи бомж. Он был настроен не то чтобы совсем агрессивно, но и миролюбивым его тоже трудно было признать. Самое неприятное, что в руке лесное чудище сжимало стальной арматурный прут с заточенным до остроты иглы концом. Эта заточка для бомжа была, возможно, чисто устрашающим оружием, но Котов этого не знал.
— Мотай отсюдова! — прошипело чудище, ощерив беззубую пасть. — Угребывай! Припорю!
И, видя, что Котов явно сомневается, бомж сделал шаг навстречу.
— Ой! — взвизгнула Таня. — Он тебя убьет! Это же наркоман! Или сумасшедший!
Эти слова, умело вложенные Тютюкой в уста своей оболочки, сработали. Котов мгновенно представил себе, как острый конец ржавой заточки вонзается между ребер, как ледяной холод стали проникает в глубь тела, туда, где встревоженно бьется его живое сердце… А спустя еще мгновение Владиславу стало себя очень жалко, так жалко, что ради того, чтобы уцелеть, он ощутил готовность убить. Сразу после этого его душа инстинктивно воззвала к той силе, которая помогала Котову прошлой ночью стать неуязвимым и неодолимым.
— У-а! — выкрикнул он, и правый кулак, неся в себе весь его солидный вес, помноженный на чудовищное ускорение, обрушился на бомжа. Этот удар мог сразить не только источенного пороками и болезнями пожилого человека, но и перебить хребет быку, проломить лобную кость слона, смять капот автомобиля в лепешку. Нанося удар, Котов даже не заметил, что острие заточки столкнулось с его грудью и, не будь его плоть защищена сатанинской силой, вонзилось бы ему в сердце. Ничего подобного не произошло — прут согнулся в дугу, будто столкнувшись с танковой броней. А бомж отлетел на несколько метров, треснулся спиной о сосну и распластался на земле, как ватная кукла…
Котов обернулся к Тане. Не будь у этого искусственного образования дьявольской души стажера Тютюки, все пошло бы по-иному. Любая, даже самая дикая и неустрашимая, самая безумная и сексуально озабоченная женщина, увидев лицо Котова в этот момент, с визгом бросилась бы бежать. Даже зрелище только что совершившегося убийства не вызвало бы такого ужаса в душе человеческой, как тот взгляд, который метнул одержимый минус-астральной силой Владислав. Это был взгляд зверя, хищника-самца, одержавшего молниеносную победу, опьяненного запахом крови поверженного противника и жаждущего тела самки…
— Отлично! Превосходная работа! — донеслось по ультрасвязи одобрение Зуубара Култыги. — Давай в том же духе, Дубыга!
— Есть! — отозвался офицер и перешел на телепатию: «Тютюка! Немедленно покидай объект! Срочно! Переводи на безусловные рефлексы, а сам — на борт!»
Тютюка не заставил себе приказывать дважды. Он уже знал, что пограничный слой между бионосителем и его сущностью — вещь ненадежная. Стажер мигом очутился на борту пылинки.
— Так, — напряженно следя за действиями Котова, уже сцапавшего в объятия безвольную, бездушную оболочку, жизнь в которой поддерживалась только безусловными рефлексами, произнес Дубыга, — наступает самое интересное. Рискованное, но интересное. Попробуем трансгрессировать Таню реальную, точнее, конечно, ее сущность, в искусственную оболочку… Настраивай канал!
— Готово!
— Выводи сущность в Астрал!
— Готово!
— Пошла трансгрессия! Есть переход! Сущность на носителе!
Как раз в этот момент Котов, действуя, словно изголодавшийся маньяк, сорвал с притиснутой к траве Тани обе части купальника.
— Командир, объект не выводится из сна!
— Отставить, обормот! — рявкнул Дубыга. — И не надо ни в коем случае! Пусть думает, что это сон. Наблюдай за пограничным слоем! Посадишь ее сущность на искусственный носитель наглухо — не рассчитаемся! Я тебя тогда самого в естественную оболочку запакую!