Грешный и влюбленный (Древнее проклятие)
Шрифт:
После этого случая его полуночные блуждания стали этаким не подчиняющимся календарю обрядом, не было ни причины для этого, ни даже предчувствия, что это должно произойти. Он стал думать о каком-то своем втором «я», мол, есть еще один Ранд — дух, злобная тварь, рыскающая по окрестностям и нападающая на ни в чем не повинных женщин.
Как же это никому в голову не пришло заподозрить его? Грязные простыни, грязные ноги, грязный след и вдобавок все более бросающееся в глаза его нежелание держать себя в руках — все это представлялось ему неопровержимым доказательством его злодеяний, которые только слепой мог не заметить. Он следил за слугами и за родственниками
Той вины, под грузом которой не может жить на свете ни один достойный человек. Ладно. Он знает, что ему надо сделать.
Силван, тяжело ступая, поднималась по лестнице. Изодранные в кровь ноги мучительно болели. Шаг, еще шаг… Наконец она добрела до своей комнаты, разбудила Бернадетт, горничную с сонными глазами, и попросила девушку помочь разобраться с ее одеждой. У Силван болела голова, ей хотелось лечь, но какая-то смутная тревога не давала покоя. Это чувство она знала, оно ее часто посещало после Ватерлоо, Вот и в эту ночь все ее инстинкты были обострены, они гнали ее прочь, вниз по лестнице. Скорее! Она нужна Ранду! Что за ерунда! Но Ранд в ней не нуждался. По крайней мере, сейчас. Предрассветный час хорош для сна, для дремоты — для этого он и создан. И подобно всем прочим обитателям замка Ранд, несомненно, уже крепко спит. Да и она собиралась сделать то же самое.
— Мисс? — Бернадетт все еще держала дверь в комнату открытой.
Решившись, Силван вошла и теперь глядела, как горничная управляется с ее ночной рубашкой.
Но Ранд не был похож на человека, который мог равнодушно улечься и заснуть. У него на лице было то самое, хорошо ей знакомое выражение, которое бывает у смертельно раненного солдата, когда тот хочет умереть, но только не знает, как это сделать.
А может быть, знает? Бернадетт расстегивала медные крючки ее платья, а Силван тем временем закрыла глаза ладонью и вздохнула. Что, если это опять дает себя знать ее воображение? Вчера столько всякого произошло, что не диво, если ей теперь мерещится несчастье за каждым углом.
Ну да. Она подхватила платье, соскользнувшее с ее плеч, и уставилась на позолоченный завиток фигурного литья на раме картины.
Нет, в самом ли деле все ладно с Рандом? Но в конце-то концов, одернула себя Силван, что он может сделать? Человек прикован к постели, не в силах даже встать и пойти. Пойти. Уйти прочь…
Она рывком высвободилась из рук Бернадетт.
— Мисс, вы свое платье порвали!
Силван даже не помнила, как она широким шагом вышла в коридор. Вот оно, это самое. Что-то мелькнуло в глазах, что-то зазвучало в ушах, что-то на нее нашло, чепуха, глупость какая-то. Но это уже не имело значения, потому, что она вдруг твердо поняла, что ей необходимо отыскать Ранда прежде, чем он… Она кинулась бежать, на бегу застегивая крючки платья, и летела по лестнице вниз. Может, она и чересчур чувствительна, но она вправе встревожиться. И в своей тревоге права.
В комнату Ранда она вбежала, когда первые лучи солнца начали пробиваться сквозь шторы на окнах. Комната была пуста. По полу тянулся грязный след — хотя что тут удивительного, если Гарт с Джеймсом весь вечер носились туда И сюда. Но грязная дорожка вела прямо к постели Ранда, и, приглядевшись, она увидала, что к краю простыни прилипли травинки.
Так И есть. Вот оно. Грязное пятно. Силван глядела на этот страшный знак, и тревога в ее душе перерастала в ужас. Все это время она обманывала себя, нарочно закрывая глаза на странности поведения Ранда. С одной стороны, он мог бы вызывать восхищение — прекрасное, сильное тело, красивое прямо-таки античной красотой, едкий ум, язвительный язык. И а то же время — эти дикие перепады настроения, истерики, которые он закатывал родным. Почему он даже не пытался побороть свое отчаяние и вместо бесконечных жалоб и проклятий не поухаживать за матерью и теткой, не помочь брату с его фабричными затеями, не посодействовать двоюродному брату в осуществлении его мечтаний?
Вот она, причина, Перед ее глазами. Значит, бывало, что он ходил. Время от времени он бродил по холмам Клэрмонт-курта, пугая служанок и придурковатых новеньких сиделок. Случалось даже, что он выходил на улицу, а потом шлепал грязными ногами по полам, за чистотой которых так следила Бетти.
И бывало, что на женщин нападали. Как раз тогда, когда он выходил.
Лунатик. Что же за странный такой путь выбрала душа Ранда для восстановления его тела. Какой жуткий, чудовищный обман происходит при его бессознательном соучастии.
Не диво, что Ранд швырялся стульями и проклятиями.
Какая же она дура! Поддалась его обаянию, потянулась к нему. Влюбилась?
Нет! Какая там любовь — жалость, раскаяние, может быть, влечение. Но что-то же заставило ее примчаться в эту комнату и стоять теперь в страхе и растерянности, прижимая руки к груди.
Но не любовь. Нет. Да не любила она.
Силван осторожно опустила одеяло, тщательно укрыв найденную улику, и поспешила в сумрачный коридор.
— Ранд! — крикнула она. — Ранд!
Не было ответа. Куда он делся? И как он исчез?
— Ранд!
В ярко освещенной столовой Силван наткнулась на Коула, совсем молоденького лакея, пытавшегося напялить на себя свое форменное облачение.
— Мисс? Чем могу служить?
— Где лорд Ранд? — Она схватила его прежде, чем он успел протолкнуть руки в рукава. — Ты его видел? — Вертлявый юнец покраснел. Ему было очень неудобно, что его застали врасплох, да еще в таком виде. Но у Силван не было времени считаться с чужой чувствительностью. — Что ты с ним сделал?
— Я? Сделал? — прохрипел Коул, стараясь освободиться от ее цепких пальцев. — Я помог ему.
Она почему-то перешла на шепот;
— Объяснись.
— Он полз.
— Полз?
Лакей старательно отводил глаза, нервно сглатывая слюну.
— Лучше сказать, что он волочил себя по холлу, двигаясь к своей спальне.
— Не шел? — настойчиво уточнила она, добиваясь предельной ясности.
— Он не может ходить, мисс. — Юный Коул, кажется, оскорбился. — Вы что, думаете, он нас водит за нос?
— Нет. — Нет, конечно, она так не думала. Она думала, что он, быть может, ходит во сне. — А где было его кресло?
— Там. — Он ткнул пальцем в направлении гостиной. — Так я тогда притащил.., э.., эту его штуку…
— Кресло-коляску, — выпалила она. — Это кресло на колесах называется кресло-коляска.
— Ага, мэм. — Дернув головой, он явно старался внушить ей, что, разумеется, ему знакомо и это мудреное слово. — Кресло-коляску. Я подтащил кресло-коляску к нему, и мне надо было его.., ага.., ну, я его туда.., а он не хотел… — Он поймал взгляд Силван и прочел в нем еле сдерживаемую готовность взорваться и потому постарался закончить поскорее: