Грешный любовник
Шрифт:
– У тебя же есть мыло, – промолвила она.
– Необходимо мыло для бритья, мадам. Оно в футляре. Она возвратилась с мылом, намочила руки и принялась намыливать ему подбородок, взбивая пену. Перешла к колючим щекам, намылила нежные места ниже уха, шею. Она до мельчайших подробностей знала каждую черту его лица. Теперь она никогда не забудет ни одну из них, пока будет жива. Но тут он схватил ее руки в свои.
– Увы, как ни восхитительно прикосновение твоих рук, однако я не могу допустить, чтобы ты ободрала свои ладони. Кисточки предохраняют от этого.
Сильвия стерла мыло с рук. Ладони ее пощипывало. Сердце билось быстро и сильно.
– Почему ты сразу не сказал?
– Потому что ощущать прикосновение твоих ладоней к лицу так эротично. Позволь, я объясню...
Следуя его инструкциям, она взбила в чашке кисточкой пену.
– А теперь смертоносное лезвие? – спросила она, взяв в руки бритву.
– Да. Смертоносное лезвие.
Дав закинул голову на бортик, подставив горло и челюсть. Глаза его закрылись. Дыхание стало глубоким и ровным. Сильвия стояла над ним, держа бритву в руках. Смертоносное лезвие.
Она словно обратилась в камень. Словно стала одной из Девяти Дев, превращенных в гранит за то, что плясали в день субботний. Словно стала Длинной Мег, каменным утесом, чья острая вершина стремится в небо, навсегда утратив дар чувственного восприятия.
– Если мыло пересохнет, – подсказал он, – справиться с щетиной будет нелегко.
– А лезвие острое? – Голос ее прозвучал глухо.
– Острее, чем язычок сварливой жены. Если лезвие тупое, то можно ободрать все лицо. – Он взял тряпицу, которой мылся, и растянул ее между руками. – Попробуй-ка.
Она резанула с размаху, и ткань словно сама собой распалась на две аккуратные половинки. Лезвие замерло в нескольких дюймах выше его груди, как раз над сердцем. Она отшатнулась и выронила бритву, которая со стуком упала на пол.
– Ах, черт! А если бы я порезала тебя? Он открыл глаза и усмехнулся.
– Я бы, наверное, заметил.
– Ты совсем с ума сошел? Ты же мог истечь кровью! – И прежде чем он увидел в ее глазах слезы страха, сожаления, она быстро отвернулась и прошла к камину. – Сам брейся! Я не могу.
– Ну же, мадам! Неужели вы боитесь порезать меня? Ведь вы, кажется, собирались отправить меня на виселицу?
Она вытерла слезы.
– При повешении не льет кровища, как бургундское из разбитой бутылки.
– Однако результатом повешения тоже оказывается смерть.
Слезы все еще жгли ей глаза, но она взяла себя в руки.
– Логика, как общеизвестно, не является сильной стороной женщин, и твои рассуждения тоже небезупречны: ты знал, что я могу тебя порезать.
– Боже мой! Да я нисколько не сомневался, что порежешь. Так что я легко отделался.
Она повернулась к нему.
– Какого черта тебе вздумалось так рисковать?
– Мне стало интересно, мадам, проявители вы осторожность или убьете меня.
– О, я еще убью тебя, попозже, – пообещала она. – А перед тем подвергну пыткам. Но только не в ванне.
Вода плеснула, он откинулся на бортик.
– Ты уже подвергаешь меня пыткам, Сильвия. И премилым образом. Итак, мне придется отращивать бороду?
– Я принесу тебе зеркало. Ты вполне сможешь побриться сам. – Она взяла зеркало с умывальника и уставилась на отражение своего лица в нем. Кожа бледная, на щеках пятна лихорадочного румянца. – Я не боюсь зеркала, – проворчала она. – Но я очень боюсь тебя.
– Это не страх, – пояснил он. – Это любовь.
Дав окунул лицо в воду и смыл пену. Бородка в начальной стадии так и осталась темной тенью на подбородке. Он походил на бродягу. Сильвия стояла, держа зеркало в руках, и наблюдала за ним. Сердце ее билось сильно-сильно. Она понимала, что он прав.
После ванны, завтрака и продолжительной дискуссии на какую-то маловажную тему, какую именно, он потом и припомнить не мог, он снова увлек ее в постель, и остаток дня они провели, предаваясь любви. Когда он проснулся, она задумчиво смотрела на него, глаза ее потемнели, но она улыбалась.
– Ну разумеется, не происходило никакого ограбления в дороге, – заговорила она. – Ты, вероятно, и сам уже догадался. Все организовал герцог. А потому никакие контрабандисты нас не перевозили, только какие-то весьма сомнительные личности, которых нанял Ившир, благополучно перевезли нас с Бертой в Англию.
– Наверняка какие-нибудь кузены Таннера.
– Ты так думаешь?
– Если Таннер не связан также и с Ивширом, то какого черта он не рассказал мне всю правду про тебя? Он же должен знать правду. Однако существует еще возможность, что он просто решил, руководствуясь своими безумными идеями, что ты – моя судьба.
– Так, значит, ты заплатил мистеру Бринку, чтобы он узнал мое прошлое? И что он рассказал тебе? – осведомилась Сильвия.
– Только разные небылицы, как и ты, ведь и ты рассказывала мне небылицы, так?
– Я расскажу тебе правду сейчас, если хочешь, – предложила она.
– Да мне все равно. – Он притянул ее к себе и поцеловал.
Она отвечала поцелуями, не сдерживая себя ничем и выполняя его самые безумные желания до тех самых пор, пока они не пресытились любовью и потихоньку снова не погрузились в сон.
Уже стемнело: вечер среды. Сильвия спала, и волосы ее рассыпались по подушке как золото фей. Впервые за много-много месяцев он не отправится сегодня в Сент-Джонс. Дав зажег свечи, вновь растопил камин и подошел к окну.
Карета катила по заснеженной улице. Нашлась, значит, одна храбрая душа, рискнувшая выбраться наружу в такую погоду. Дав коснулся своего подбородка. На груди его и шее виднелись следы ее поцелуев. Он даже чувствовал еще сладостную тянущую боль в этих местах. Он знал, что его спина и плечи исцарапаны в порыве ее страсти.