Грезы наяву
Шрифт:
Радость разлилась по лицу Эвелин.
— Ты сделал это! Господи, Алекс, ты сделал это! Я так люблю тебя!..
Обхватив руками его шею, она звучно поцеловала мужа. Но чтобы не особенно смущать Рори, тут же приняла озабоченный вид и спросила:
— Когда же мы отплываем? Лучше побыстрее, а то потом я буду кататься по палубе как шар.
Рори взорвался хохотом. Алекс, гордый и смущенный, оглядывал своих товарищей, которые наперебой приветствовали и поздравляли его. А когда граф взял свою графиню-американку на руки и понес к поджидавшей внизу лодке, радостный рев приветствий разнесся по всей
Эпилог
В весеннем воздухе разносился колокольный звон, перемежаемый пушечной канонадой, ружейной стрельбой и бурными криками радости. Толпа, собравшаяся под Деревом Свободы, не в силах вместить радостных эмоций, выплеснулась на улицы города.
Алекс отстранил жену подальше от мостовой и прикрыл собой, положив для верности руку на уже округлившийся живот. Эвелин, по случаю теплой погоды и своего нового положения, была одета в просторное полотняное платье, нескрывавшее линии ее располневшей фигуры.
— Наверное, хочется побежать вместе с ними, — проговорил он на ухо Эвелин, сопровождая взглядом толпу, устремившуюся к зданию Законодательного собрания.
— Говорят, там построили огромную пирамиду, уставленную разными фигурами. Есть король с королевой, хотя Сэм Адамс стоит выше их. Вокруг — сотни ламп! А на самой вершине устроен фейерверк. Ты и не видел такого у себя в Лондоне.
— Я много чего не видел в Лондоне и никогда не давился в толпе ради того, чтобы посмотреть… Вот, теперь из ружей принялись палить. А ты подумала, что может случиться, если огонь из ламп попадет на фейерверк?.. Янки все свои праздники отмечают так безрассудно и с опасностью для жизни?
Эвелин засмеялась и потерлась щекой о его рукав.
— А мы все делаем с опасностью для жизни. Так устроен мир…
— Надо запомнить.
Алекс повернул ее к себе и зарылся рукой в роскошные волны волос, рассыпанные по плечам. Глаза Эвелин сверкали торжеством, а буйное шествие с флагами и факелами было лучшим фоном для нее. Он нежно погладил волосы Эвелин.
— Теперь ты счастлива?
Она знала, что этот вопрос не имеет никакого отношения к торжествам по поводу отмены Почтового закона. Алекс не имел в виду и того, что после ареста Хэндерсона дело ее в суде было улажено. Он спрашивал совсем о другом. Положив ладони ему на грудь, Эвелин встала на цыпочки, чтобы поцеловать мужа в жесткий подбородок.
— Счастливее, чем когда-либо в жизни. А ты?
— Об этом обязательно спрашивать?
Алекс приподнял ее, и губы их встретились. И сразу они остались одни среди разноголосого гула веселой толпы. Алекс с сожалением опустил ее на землю.
— Но еще счастливее ты была бы здесь. Это твой дом. И я никогда не собирался лишать тебя этого…
Эвелин просунула пальцы в его ладонь и повлекла в бархатную темноту узкого переулка, который начинался у них за спиной. Шум толпы быстро катился к центру города. А Эвелин повернула в сторону Коммон-стрит, в сторону своего дома. Во всех домах по случаю веселого праздника горели свечи. Почти как на Рождество. Эвелин глубоко, с наслаждением, вдыхала прохладный вечерний воздух.
— Ты — мой дом. Я счастлива только там, где ты. Никогда не думала, что может быть так.
Где-то вдалеке начал взрываться фейерверк, восхищенные
— Я тоже никогда не думал, милый мой тиран… Не думал, что свяжу свою жизнь с маленькой стервозной особой, у которой вместо языка бритва. — И прежде чем жена сгребла его за волосы, добавил: — Не думал, что найду в ней прекрасную женщину, способную понять и простить все… И полюблю ее. Кстати, куда мы направляемся? Домой?.. Может, придумаем что-нибудь получше, чем флаги и факелы, чтобы отметить праздник?
Эвелин погрузила пальцы в его волосы, покрепче сжала и притянула голову мужа к себе. Слов сейчас было не нужно. Ее губы, ее язык сказали все вполне отчетливо.
Алекс сдавленно застонал, потом, еще сильнее прижав ее к себе, почти вприпрыжку направился к тихому дому на улице Тремонт.
Молли поставила свечи в окнах и ушла, чтобы посмотреть на празднества. Алекс распахнул дверь, потом схватил жену и понес по лестнице в спальню, где для них прямо на полу была брошена перина. Это, конечно, не их роскошная резная кровать в Лондоне, но все же гораздо лучше, чем тесная корабельная койка, которую им приходилось делить во время плавания. Алекс осторожно уложил жену на покрывало и прилег рядом.
Он стащил ленту с ее волос, которые тут же рассыпались шелковистыми кольцами по подушкам, и, склонившись, стал покрывать поцелуями ее лицо. Эвелин отозвалась с таким пылом, что его руки почти сразу же стали искать завязки на ее платье. Пальцы все настойчивее тащили вверх юбку, собирая в складки. Эвелин застонала и выгнулась ему навстречу. Алекс ощутил знакомый жар, огненной лавой растекающийся по телу.
К тому времени, когда шум на улице стих, они лежали голые в объятиях друг друга. Тела их были покрыты чуть серебрившимися в полумраке каплями пота. Наконец Алекс потянул на себя одеяло: они оба ощутили, как прохладно в комнате.
— Я люблю тебя, — прошептала она, ощущая, как сокращаются мышцы у него на руке, словно по ним провели пером.
Приподняв ее с постели, Алекс положил голову жены себе на плечо и замер, погрузившись в ощущение ее тепла у себя под боком. Эвелин пошевелилась, ее стройная нога просунулась между бедрами Алекса, и она стала целовать мужа там, куда могла дотянуться.
— Теперь ты настолько часть меня, что я не могу представить, как может быть иначе. Я ощущаю твою радость и хочу, чтобы ты всегда была счастлива. Что я должен сделать для этого?
Неожиданно всколыхнулись былые страхи, всплыли тревожные мысли, но Эвелин постаралась отогнать их.
— Никогда не оставляй меня, и я всегда буду счастлива. Скоро я стану толстая, неповоротливая и буду тебе совсем не пара, мне нужно будет найти себе занятие на то время, пока тебя не будет дома. Но я и против этого не возражаю, потому что знаю, что все равно ты будешь приходить домой, ко мне.
Алекс стал гладить жену, наслаждаясь мягкостью и теплом се кожи. Груди Эвелин уже потяжелели, а до небольшого пока холмика на животе он не рисковал дотронуться. Алекс улыбнулся, и рука скользнула ниже, к другому его любимому месту.