Грезы наяву
Шрифт:
— Я не просил Вас любить меня, — сказал он, с притворным равнодушием откидываясь на подушку. Эта чертовка умела задеть за живое! И сейчас он не знал, сколько ему понадобится времени, чтобы привыкнуть к этому.
Эвелин лежала молча, не находя ответа на больно уколовшие слова. Он открыл ей свою душу, и она приняла это. Но почему он не хочет понять и ее? Глупый вопрос. Он ей только что ответил. Потому, что Эвелин сама никогда не сможет принять его целиком. Он ненавидел женщин, не доверял им. И все же к ней он что-то испытывал, иначе ни за что не предложил бы выйти замуж.
Хотя какое это имело
— Вот именно, — проговорила Эвелин. — Так что я буду делать так, как мне нравится.
И не видя больше смысла лежать рядом с ним обнаженной, поднялась и стала разыскивать свою одежду. Алекс взял ее за руку.
— И куда ты собралась?
— Прямо в ад, ясное дело… Но прежде хочу одеться.
Она хотела высвободиться, но он, приподнявшись на локте, притянул ее к себе. И Эвелин пришлось взглянуть в его хмурое лицо.
— Ночь только началась. До утра еще далеко… Надеюсь, то, что мы сделали, не показалось тебе слишком ужасным?
Его рука вдавила спину Эвелин в подушку. Конечно, он был сильнее. Она могла опять сказать ему что-то обидное, но это лишь еще больше разозлило бы его. Кроме того, она не хотела причинять ему боль, как это делали другие женщины. Она не хотела, чтобы Алекс равнял ее с остальными. К чему это все приведет в итоге, она представить не могла, но разве человек понимает все, что делает?
Теперь в его поцелуях не было нежности, жесткие пальцы причиняли боль, обхватывая плечи. Но она не собиралась позволить ему взять себя силой. На его совести и так слишком много провинностей. Не стоило добавлять к ним новые. Она сама, забыв недавний стыд, опять хотела этого, но не так, не с ожесточением.
Эвелин запустила пальцы в его густые, жесткие волосы и вся изогнулась ему навстречу, губы ее раскрылись, словно впуская его. Алекс сдавленно застонал, и весь гнев как-то разом вышел из него. Теперь он с благодарностью принимал утешение, которое она предлагала ему.
И он утонул в ее нежности, забыв старые обиды, которые, высказав, легче забыть. Теперь он хотел смыть с себя старую скверну, стать иным, и Эвелин давала ему шанс. Она могла быть грубой и циничной в ответ на его цинизм, но в этом она была невинна, словно дыханье ветерка. Он почувствовал это, едва прикоснувшись к ней, ловил несказанную прелесть ее безыскусных поцелуев. Она отдавалась ему вся, не оставляя ничего про запас, не требуя ничего взамен, лишь бы только вновь окунуться в волшебство их полного слияния.
Неистовое желание почти испугало самого Алекса. Он слишком хорошо знал силу сжигающего огня. Но сейчас и он был иным. Не только слепая страсть руководила им — она была удовлетворена. С ним творилось что-то непонятное, он подчинялся глубинному зову, который повелевал овладеть этой женщиной, сделать ее своей, только своей. У него было достаточно опыта, он знал, что с первого раза дети получаются редко, но сейчас
Когда Алекс вошел внутрь, Эвелин вскрикнула, но в крике этом было больше торжества, чем боли. Он знал, что слишком спешит, но сдержать себя не мог. Он знал, что причиняет ей боль, но она задержала дыхание и безропотно подчинилась. Теперь Алекс, взволнованный ее страстью, утонувший в ней, чувствовал только ее ответные движения. И вот все вокруг исчезло, и в целом мире остались лишь они, потом и это стало единым целым.
Вцепившись в его руки, все еще сжимавшие ее бедра, Эвелин вся содрогалась от волн экстаза, пронизывающих ее. Алекс застыл в позе триумфально завершившего свое дело завоевателя. Эвелин слышала его прерывистое дыхание, сама дышала коротко и часто. Боль была ничто по сравнению с восторгом, и Эвелин вдруг испугалась, что именно этим он сможет привязать се к себе. Что ни с кем больше она не сможет испытать подобного. И крохотная слезинка скатилась по ее щеке.
Алекс наконец шевельнулся, перевернулся на спину, увлекая ее за собой. Эвелин стала целовать его, ощущая на губах солоноватый пот, выступивший на его груди. Теперь она знала, что любит его. Но в этом и была вся безнадежность. Что бы ни случилось, она не должна полюбить такого бессердечного эгоиста, как Алекс. Но теперь, похоже, было поздно.
Он лежал молча, поглаживая ее волосы, и Эвелин шепнула ему в плечо:
— А ты точно знал, что ребенок был твой? Ты его видел когда-нибудь?..
Алекс на мгновение замер, но ответил без колебаний:
— Родилась девочка. Сейчас она чуть постарше Джейкоба. У нее нет ни братьев, ни сестер… И я ее никогда не видел.
В его голосе слышалась боль, старые обиды не забылись. Если бы он увидел этого ребенка и убедился, что это его дочь, Алекс не смог бы оставить ее там. Легче не знать и не думать. Эвелин со вздохом поцеловала его могучее плечо. К сожалению, физическая сила — плохая защита от душевных ран.
Слова могли привести только к новым перепалкам, поэтому больше они не разговаривали. Алекс продолжал держать ее в объятиях, пока она не заснула. Может, будет у них еще много таких ночей, но сейчас он хотел, чтобы эта длилась как можно дольше. Он хотел помнить ее невинность, доверчивость, которые окутывали его сейчас таким уютным облаком. И что бы там ни случилось дальше, он хотел верить ей.
Эвелин пробудилась на рассвете от крика сойки за окном. И сразу же поняла, что все еще лежит в объятиях Алекса на его голой груди и ноги их сплелись. Его широкие ладони не отпускали ее и готовы были защитить от всего на свете. Они лежали лицом к лицу, и ему наверняка было нелегко всю ночь держать ее так, у себя на руке.
Она осторожно высвободила ноги. Разгоряченная кожа ощутила холодок, и проснулась боль… там, внутри. Но вместе с ней проснулись и воспоминания. То, о чем сейчас не стоило вспоминать.
От объятий Алекса освободиться оказалось сложнее. В его дыхании что-то изменилось, и Эвелин взглянула в его лицо. Опушенные густыми ресницами, его темные глаза смотрели на нее, но еще без всякого выражения.
— Доброе утро, — прошептала она, почувствовав смущение. И сразу ощутила разницу между его телом и своим.