Грезы Тадж-Махала
Шрифт:
И я, как могла быстро, рассказала принцу историю того злосчастного письма.
— Знай же, принц, что я призналась тебе в любви! Но моя негодная сестрица подменила письмо! Теперь делай со мной, что хочешь! Если меня выдадут замуж за старика-вайшью, я выпью яд!
Но тут из приемных покоев донеслись крики «Измена!», а в покои принца ворвались стражники с саблями наголо. Махмуд указывал на нас пальцем:
— Эти две воровки притворились распутницами-танцовщицами, чтобы проникнуть в твои покои, мой господин! — провозгласил он. — Они украли у настоящих
— Нет, — решительно сказал принц. — Пусть они выходят восвояси! Эти дамы не причинили мне никакого вреда!
Стараясь не потерять сознание, я вышла из покоев принца. Лишь добравшись до своего дома я рухнула на ложе. Мне казалось, что я навсегда опозорила себя перед моим любимым Кхуррамом.
«Что то он думает обо мне?» — терзалась я. Но от принца не было вестей.
А день свадьбы с ненавистным мне старцем становился все ближе. Я терзалась невыносимым стыдом, корила себя за эту дерзкую и безумную выходку. Я упрекала в ней и Лиру-биби. И моей товарке было нечего мне возразить.
И вот наконец отец позвал муллу, свидетелей, гостей. Накрыл в честь праздника полторы сотни столов. И все равно свадьба обещала быть грустной. Ведь падишах, друг моего отца, великий Джахангир отказался прийти на торжество!
На собственной свадьбе я впервые увидела своего жениха. Он оказался еще уродливей, чем я его себе представляла. Теперь-то я совершенно точно знала, что выпью яд!
— Согласен ли ты, досточтимый Фатих-бей, взять в жены Арджуманад Бану-бегам?
— Да! — ответил уродливый старик.
— А ты, Арджуманад Бану-бегам? — спросил мулла.
Это было все равно, что спрашивать, согласна ли я умереть. И я чуть было не сказала «Да!».
— Нет! — вдруг раздался в зале звонкий юный голос.
И это, поверьте, произнесла вовсе не я! Оглянувшись, я увидела, что в свадебный зал на белом коне въехал он! Принц Кхуррам, которого я беззаветно и безответно любила!
— Этой свадьбы не будет! — возвестил он.
«Сейчас он отомстит мне за то письмо! — с ужасом поняла я. — Он расскажет всем о том, как я пробралась к нему в покои и покроет мое имя позором!»
— Я пользуюсь своим правом сына императора и объявляю, что сам хочу взять в жены эту девушку! — провозгласил принц.
— Не может быть и речи! — закричал гадкий старик и обернулся к моему отцу: — Нухта! Ты не держишь своего слова! Ты обещал мне руку своей дочери! А сейчас ты наносишь мне неслыханное оскорбление!
Я заметила, как трясутся губы моего жениха. Тряслась и большая волосатая бородавка у него на носу, похожая на ягоду жиума.
— Я настаиваю, — сказал принц.
Отец немного подумал, осмотрел своих родных и вдруг сказал:
— Я никогда не нарушаю своего слова, почтенный Фатих-бей! И ты получишь руку моей дочери!
Я замерла, скованная ледяным ужасом.
— Своей отцовской властью я отдаю тебе в жены Зинзину! — провозгласил отец.
Коварная сестра вскочила. Но разве могла она противиться отцовскому велению!
И вдруг в залу ворвалась вооруженная стража.
— Что здесь происходит? — спросил он.
Кхуррам дерзко шагнул к нему:
— Отец! Я беру в жены эту девушку!
Император смотрел ему в глаза долго. Мне показалось, что целую вечность.
— Ты уверен в том, что делаешь, сын? — спросил император. — Ведь эта девушка нанесла тебе оскорбление!
— Это не она! Уверяю тебя, отец!
— Будь по-твоему! — воскликнул падишах. — Но поклянись мне, что не расстанешься с этой женщиной до самой своей смерти!
— Клянусь, отец!
— Замечу, о великий падишах, — сказал мой отец, — что я тоже сдержал свою клятву! Месяц спустя моя дочь оказалась отдана под венец! Прости мою дочь и своего сына, о великий император! Поверь мне, они любят друг друга! Им, в конце концов, виднее! Пускай встретятся два любящих сердца!
И опять падишах молчал бесконечно долго. И кивнул, повелев:
— Да будет веселье!
«Странно! — подумала я. — Я вышла замуж, но яд не выпила!» И еще я подумала о том, что впредь стоит осторожнее давать клятвы!
Часть четвертая
Бой в ущелье
Отъезд Чанчал-кумари
Утром могольское войско собралось в путь. Из ворот рупнагарской крепости потоком потянулись устрашающе вооруженные, усатые и бородатые всадники в тюрбанах и доспехах. Они двигались рядами по пять человек. Светлые лица всадников, украшенные черными бородами, напоминали гроздья цветов, облепленных пчелиным роем. Кони грациозно изгибали шеи, нетерпеливо грызли удила, игриво переступали с ноги на ногу, плавно покачивались, словно собирались танцевать.
Чанчал-кумари поднялась рано утром и, совершив омовение, стала одеваться. Ее наряжала Нирмал.
— Подружка, укрась меня лучше цветами, — сказала Чанчал-кумари. — Ведь я отправляюсь на собственные похороны.
— Я украшу тебя драгоценностями, милая, — отвечала Нирмал, с трудом сдерживая рыдания. — Ты едешь, чтобы стать повелительницей Удайпура.
— Хорошо, надевай драгоценности, Нирмал! — воскликнул Чанчал-кумари. — Зачем мне умирать безобразной? Я дочь раджи и умру красивой, как подобает принцессе. Какое царство можно сравнить с красотой? Может ли быть прекрасен трон без венчающей его красоты?
Нирмал стала украшать драгоценностями Чанчал-кумари. Глядя на ее красоту, рядом с которой поблекло бы усыпанное цветами дерево, Нирмал расплакалась и ничего не ответила. Чанчал-кумари обняла ее и заплакала сама.
— Нирмал, — сказала она. — Больше я не увижу тебя! Зачем Всевышний так зло пошутил надо мной! Какой-нибудь колючий куст остается там, где вырос. Почему же я не могу остаться в Рупнагаре?
— Мы еще увидимся, — ответила Нирмал. — Мы встретимся, где бы ты ни была. Ты не умрешь, не повидавшись со мной, и я не умру, пока не увижу тебя.