Гридень. Начало
Шрифт:
Я все же подергал своими конечностями, чтобы понять насколько имею шансы выпутаться из веревок. Они были. Веревка не особо качественная, да и тот, кто меня вязал не такой и профессионал в этом деле. Однако, чтобы развязаться, мне нужно проявить изрядную активность, потерпеть боль и, скорее всего, быть обнаруженным. Без обличительных телодвижений не обойтись.
Я не мыслю, как реципиент, но кое-какие обрывки эмоций все же проступают, и это меня… удивляет. Вот передо мной, у изголовья, стоит крест. И я… нет тот человек, чье тело я захватил, боится этого креста. Набожность на уровне секты. Вот, наверное,
Я всерьез считаю, что в меня вселились бесы, ну или один бес. И вот этой службой, полной унижений и боли, я изгоняю из себя его. Жесть! Какой же уровень промывки мозгов! Сделать из большого и сильного парня раба, готового стерпеть все? Этот Илья, который священник, не божий человек, он монстр, раз получается подчинять сильных людей.
Я всегда уважал силу, даже хитрость, если она на войне или для благого дела. Но никода я не терпел манипуляторов, тех, кто подлостью, или какими психологическим уловками проникают в голову человека и копаются там.
И вот сейчас я смотрю на крест и уже улыбка посещает мое лицо. А чем меня могут остановить, если вот прямо сейчас я направлюсь к Илье и сломаю ему челюсть, так смеха ради? Он покажет мне крест? А я должен пасть ниц?
Всегда относился к вере с почтением, как известно, на войне не бывает атеистов. Но вера для меня это… Сакральное, то, чем нельзя манипулировать, что должно быть внутри и помогать, а не разрушать, унижать, убивать. И теперь я понимаю, что та вера, которую насаживает Илья, это только манипуляция для улучшения материального обеспечения манипулятора.
— Развяжи его! — потребовал человек, которого, как я понял, зовут Воисвет и он ратник.
— Ты не будешь здесь приказывать, ратник, тут божье место, — не стушевался Вершила.
— Ты Бога не поминай, нет тут его, — отвечал воин.
Уже ясно, что Воисил из дружины того князя, что прибыл в город, дабы пополнить свое воинство.
— За Бога говори с отцом Ильей. Мне до того дела нет, тут земля вольная. И я не стану развязывать. Принесешь десять гривен серебром, вот тогда и отдам, — Вершила был неуклонен. — Я в праве своем.
— Ты же понимаешь, что более он не будет покладистым, коли раз ударил, ударит и второй. Вона какой у тебя глаз заплывший, — усмехнулся Воисил. — Отдай за две гривны, более у меня и нет и не будет.
— Батагами отхожу, строптивость выбью. А за порушение обета… — Вершила не договорил, был перебит Воисилом.
— Да не тебе он обет давал, не тебе с него и спрашивать! Десяти гривен за него не дам, подумай, и приходи, когда второй глаз затечет! Не брал он у тебя купу под рост, никак не брал. Даже тут, в вольном граде вашем позор сие, жидовство, давать серебро в рост. Еще спросить бы с тебя, где его доброе оружие, кое-быть должно, да кони. Он же половцев побил? На коне приехал? Думай, Вершила! А я, коли было бы время, так круг городской собрал бы, чтобы спрашивать с тебя, — жестко говорил пожилой воин.
Послышались шаги, говорившие выходили из того
И вообще… А десять гривен, это сколько? Память молчит. Нет, я не темный человек, историю учил и делал это добросовестно. Но имею смутное представление о нынешних ценах. Хотя… Была же история, что князь Ярослав Владимирович платил виру за человека и там было восемьдесят гривен за персону. Обидно, если честно, что за меня только десять и то, покупатель сдулся. Впрочем, еще нужно доказать свою значимость.
— Хех, — прилетел удар рядом со мной в стену.
Это, видимо, Вершила так эмоции проявляет. Но не решается, паразит, бить по мне. Надеюсь, что от страха передо мной, а не от того, что не хочет испортить «товар».
В этом времени за все можно откупиться, если я хоть чуточку понял период, куда попал. Убил человека? Сколько там, восемьдесят гривен и дело с концом? А сколько мне нужно будет оплатить, чтобы спалить здесь все, вместе с паразитами, такими, как Вершила? Наверное, дорого. Так что эмоциями не фонтанируем, а думаем.
— Вот же стервь… Жил бы и далее при храме, да обет свой исполнял. И серебро на тебя давали, когда прослушивали историю про половцев и работал зело справно. Нет жа, заговорил, образина! Ешо и око подбил! — причитал Вершила так же удаляясь.
Только я подумал, что этот мужик уже ушел, уже настроился на то, чтобы начать расшатывать веревки, как он, продолжая причитать, как я, оказывается, неблагодарный, вернулся.
— Сие вода святая, токмо сего дня освященная. ставлю у креста. Смотри, шелохнешься, скрынку разольешь, худо будет, что святая вода разлита. Да и сам обжечься можешь, коли бес из нутра полезет. Так что лежи тута, — сказал Вершила и, как я понял, с уверенностью, что нагнал на меня страхов, все-таки ушел.
Вот же гад. И сам же во все это, похоже верит… Мысль я не успел додумать, так как, оказывается я валяюсь в месте повышенной проходимости. В будущем рядом со мной могли бы какой Озон или Валберис открывать, уж больно много людей тут шастает. Только-только под мысли о людских суевериях начал расшатывать, причем небезуспешно, веревку, как еще кто-то пришел.
— Эй, слышишь меня? — прошептал звонкий голос.
Звонкий, но все же мужской голос, продолжал допытываться у меня состоянием. Всегда поражало вот это: «Ты спишь?» Ну если сплю, так не отвечу, а если не сплю и не отвечаю, так иди лесом, с тобой не хотят общаться. Так, нет, будут спрашивать, пока либо не разбудят, либо не получат в ответ грубость.
— Чего тебе? — спросил я, все еще пялясь в стену и рассматривая мох между бревнами, которым, видимо, забивали щели.
Еще раньше удалось грязную тряпку вынуть изо рта. Как бы при этом не опошлить ситуацию, но язык у меня оказался рабочим, при его помощи и вынул кляп. Еще бы минуты три-четыре, так и от веревок избавился. Правда что делать дальше есть только смутные представления. Но из этого состояния, хлева, к котором меня держат, нужно уходить, как, наверняка из города тоже. Эта локация оказалась ко мне не дружелюбной. Если есть люди, которые за меня просят, я о том Воисиле, или как там зовут мужика, голос которого я слышал, то нужно искать встречи с ним. А еще лучше вот прямо сейчас хоть что-то для себя прояснить.