Гриф
Шрифт:
А жить, как ни крути, приятнее, чем умирать, даже когда жизнь поворачивается к тебе задницей.
С него сняли все. А вот трусы — синие, сатиновые, малопривлекательные — оставили. Поленились или побрезговали снимать.
Это хорошо. Потому что вместо резинки у него там была узкая заточка и пружинистая золотая цепочка. И трусы держала, и «менкой» могла послужить.
Такая вот «менка». Я тебе цепочку, ты мне жизнь.
Убедившись, что все арестанты спят или без сознания, он вытянул из трусов золотую цепочку, оторвал край простыни, с трудом протянул получившуюся бечевку, концы завязал, вполне прилично. Жестковато, но не спадают.
Потрогал рукой, легко ли вынимается из пояса трусов узкая стальная заточка. И стал ждать.
Он рассчитал все правильно. Врач пришел через час. Один. Без сопровождения сестер. Это был не врачебный осмотр, когда врач дает указания сестре, какие микстуры выписывать больному. Это был обход контрольный. Проверяя пульс, дыхание, зрачки, врач определял, кто из его пациентов жив, а кто уже отдал Богу душу.
Встреча с Князем его приятно удивила.
Избитый до полусмерти пациент, поступивший рано утром, казалось, был обречен. А он мало того что оклемался, так еще был открыт для приятной беседы на взаимно интересную тему.
— Док, мне надо бы тут задержаться на недельку. Если меня сейчас поместят в камеру, мне от братвы не отмахаться…
— А через неделю отмахаешься?
— Надеюсь. Мне бы недельку.
— Понимаю. Но это твои проблемы.
— Очень надо.
— Не сомневаюсь. Но прикажут — выпишу в камеру.
— А так-то, по первому прикиду, как у меня?
— Ну, сам понимаешь, рентген или УЗИ тут тебе никто делать не будет.
— Понимаю.
— По первому прикиду — переломов нет. Трещины в трех ребрах, почки, конечно, отбиты, селезенка. Про гематомы я не говорю. Главное, — голова цела и позвоночник.
— Это хорошо.
— Но без гарантий.
— Понятно.
— В том смысле, что попадешь в камеру — я за тебя не ручаюсь.
— Мне бы недельку.
— Дорого стоит.
— Не дороже денег.
— Это точно. Можно не обязательно деньгами.
— Рыжевье подойдет?
— А то.
Доктор настороженно обернулся к двери. Там было тихо. Сквозь замочную скважину койка Князя не просматривалась.
— Давай, что есть.
Князь вынул из-под одеяла руку, разжал ладонь, на ней сверкнула золотая цепочка.
— Этого даже много, — совестливо признался доктор.
— Жизнь дороже. Если можешь что сделать сверх обещанного, тебе зачтется.
— С почками и селезенкой неделю точно тебя здесь могу продержать.
— А как же приказ, если прикажут?
— Делимся…
— Понимаю.
— Если можешь достать рыжевья поболе, можно поговорить вообще о комиссации.
— В сколько встанет.
— Делимся…
— Это я понял. Во сколько в целом встанет?
— Десять тысяч баксов.
— Много.
— Можно рыжевьем.
— Все равно много. Я столько на гражданке еще не заработал.
— Друзья, родственники?
— Родственники сами нищие.
— Пусть квартиру продадут.
— Они, может, и пошли бы на это, да я не согласен. У брата дети.
— Жизнь дороже.
— Так жизнь — моя, а дети — его. Нет, я сказал.
— Коллеги?
— Похоже, меня уже списали.
— Жаль, парень ты смышленый. Но и мои возможности ограничены.
— Что можешь.
— Без денег?
— За ту же цепочку?
— Выписать тебя через неделю, но за день до официально сообщенного мной в спецчасть срока.
— Что это даст?
— Если дам сведения о твоей выписке, тебя переведут в пресс-хату, где менты будут мять, пока не возьмешь на себя убийство Кеннеди.
— Варианты?
— Хата с уголовниками, которые ждут суда по статьям с большими сроками или вышкой. Они могут пойти на сотрудничество с администрацией и размазать тебя по стенке. Неделю выковыривать алюминиевой ложкой придется.
— Ну и фантазия у тебя, док.
— Поработаешь тут с мое…
— Я тоже не в парикмахерской работал, давай варианты.
— Даже в обычной камере с уголовниками тебя в первый же день помнут. Администрация дает послабления режима. Даже дурь может в камеру пропустить. Не говорю уж про табак и чифирь. Но я тебя выпишу в камеру, в которой сидят те, что по первому разу. Они робчее. И с администрацией из куражу на сотрудничество не идут, и новичку, конечно, прописку сделают, но «нагинать» тебя не будут.
— Культурно выражаешься. Какой университет кончал?
— У меня их два. Медфак петрозаводского университета и тюремный университет. Ты не думай, я могу и об искусстве поговорить, только тебе это сейчас не надо, тебе надо думать, как выжить. Согласен? Я тебя оставлю на неделю. А выпишу на день раньше указанного в формуляре срока. Идет?
— Была бы еще цепь, отдал бы.
— Ладно, и этого хватит. А вот на комиссацию — извини, нет. Делимся.
Врач обещанное выполнил.
За неделю молодой организм и спортивная закалка свое сделали. Ну и врач кое-каких лекарств подкинул, и шесть уколов "эссенциале форте" самолично сделал. Печень перестала болеть. А с почками, врач сказал, это надолго. Но не смертельно.
— Выйдешь на свободу, обязательно пройди курс лечения у уролога. Я тебе телефончик дам. Запомнишь?
— Зачем?
— А ты на свободе официально не скоро окажешься. Если весь срок, который тебе впарят, отсидишь, тебе уролог не понадобится.
— А кто понадобится?
— Патологоанатом.
— Ну и юмор у вас, медиков.
— Ты понял? Тебе врач, хороший уролог, нужен в самые ближайшие месяцы. Иначе запустишь болезнь, никто не поможет. Значит, что?
— Значит, надо бежать?
— И значит, ты не сможешь обратиться в горбольницу. Позвонишь моему другу. Он будет тебя лечить на дому. Понятна моя мысль.