Грифоны Васильевского острова. Попаданец в альтернативное время
Шрифт:
Алонсо быстро принес виноград, финики, еще какие-то невиданные доселе фрукты. Затем кувшин с вином, бокалы венецианского стекла зеленоватого цвета. Стекло в те времена было редкостью, стоило дорого.
– Расскажи мне о себе, Матвей.
Что имя не забыл, уже хорошо, в таком почтенном возрасте провалы в памяти – привычное дело.
– Я говорил, что проживаю в Московии. Служил помощником провизора. Путешествовал с хозяином по делам, но корабль наш потерпел крушение. Меня спасли рыбаки. Жив ли хозяин, где он – мне неведомо.
– Так вот почему тебе известна латынь! – догадался
– Даже не знаю. Денег нет, как и жилья, знакомых.
Граф переглянулся со слугой, стоявшим подле стола.
– Не хочешь ли послужить у меня, Матвей? Работа тебе привычная, с разными веществами. Место в доме и еда найдется, как и жалованье. Скажем, два цехина в месяц.
Много это или мало, неизвестно. Но таким предложением пренебрегать не стоит. По виду хозяин не злоумышленник. Да и что у Матвея можно взять, когда в кармане только листок бумаги?
– Согласен, – выдохнул Матвей.
– Вот и славно. Алонсо, плесни нам вина.
Выпили за совместную работу. Вино оказалось превосходным. Потом граф стал расспрашивать Матвея, учинил нечто вроде устного экзамена. Спрашивал, какие кислоты, металлы он знает. Матвей отвечал подробно. Граф внимательно слушал, кивал. Услышанным остался доволен. Матвей – именно тот, за кого себя выдает, не самозванец.
Потом Алонсо показал ему комнату на первом этаже.
– Спать будешь здесь. Без графа в город не выходить. И это… – помолчал слуга, потом добавил: – Ничему не удивляйся и держи язык за зубами.
Алонсо вышел, а Матвей задумался. Почему слуга попросил ничему не удивляться? Что такое творится в доме графа? И почему граф, лицо дворянского происхождения, живет уединенно, если не считать старого Алонсо? Одежда у них смешная, непривычная. Бархатный жилет, короткие штанишки, гетры, на голове берет. Матвей видел картину, где люди были в подобной одежде. Кажется, так одевались в Италии или Венеции.
Матвей успел полежать, отдохнуть, хотя и не утомился. Просто избыток новых впечатлений.
Похоже, жизнь в графском доме неспешная, ибо Алонсо появился часа через два.
– Граф Бернард к себе призывает.
Лаборатория находилась на первом этаже тыльной стороны дома. Стол был уставлен колбами, склянками, коробочками с неведомыми порошками. В комнате еще не рассеялся дым от какой-то химической реакции. Матвей к таким запахам привык, а другой бы чихать стал и кривиться, ибо запах ядреный, аж пощипывало в носу и глазах. Граф взял в руку стеклянный сосуд, горловина которого была заткнута пробкой, причем натуральной, из пробкового дерева, что растет в Африке. Редкость большая!
Граф встряхнул склянку, содержимое тяжело переливалось, поблескивая серебром.
– Что это? Знаешь?
– Ртуть.
– Правильно.
– Сейчас мы попробуем взять немного этого металла и превратить в золото.
Ха! Сколько бы ни читал Матвей об алхимиках, но еще никому не удавалось превратить железо или ртуть в благородное золото. Как-то сказал об этом Пелю. Аптекарь рассмеялся:
– Во-первых, алхимики сильно двинули науку вперед. Во-вторых, кто же расскажет об успехе? Тогда цена на золото рухнет, и сотни тысяч людей по всему свету разорятся. Скорее всего, если
– Приспособил бы открытие себе на службу. Кто же откажется от дармового золота?
– Мыслишь в правильном направлении. Но алхимика этого, чтобы случайно не рассказал правителю другой страны, спрятали бы в темницу, где держали до самой смерти. А скорее всего, убили, потому что стены имеют уши, даже в тюрьме. Такое открытие лежит тяжелой ношей на ученом.
Об этой стороне Матвей не подумал. Но выводы сделал: о любом явлении следует судить с нескольких сторон, а не сразу, скоропалительно, взвесив все отрицательные и положительные моменты. Матвей за время работы с Пелем многое у него перенял, в первую очередь рассудительность, неторопливость в выводах, а еще жажду знаний. С разрешения Пеля брал у него в кабинете книги и читал. Мир открывался Матвею другой стороной: оказалось, столько интересных привычек, явлений на свете! Жаль, что все не осмотреть, не обойти. Не хватит жизни.
Пель, видимо, изобрел, открыл либо вычитал где-то в книгах способ перемещения по миру – через время и пространство. И все это очень увлекательно, волнующе и одновременно страшно. Вернешься назад или нет? Например, как в Париже, обвинили в ереси и едва не сожгли. И выбирать время и страну не получается. Наверное, Пель знает, куда отправиться и в какое время. Но непонятно одно: зачем писать цифры на трубе? Они всем видны, и любой не в меру любознательный человек может прочитать и оказаться очень далеко от дома. И сразу мелькнула мысль: вероятно, так иногда и происходило. Только не все помнили цифровую комбинацию или не догадались ее повторить, чтобы вернуться обратно. И не они ли, имеющие знания 19-го века, двигали науку, ту же алхимию, вперед в 10-м веке или 15-м? Ой, загадок и странностей много.
Между тем граф вылил ртуть в широкую и плоскую емкость, вроде противня для пирогов. Сверху посыпал порошком из склянки и опустил невзрачный серый камень. Через несколько минут от камня по ртути изморозь пошла, она стала твердой. Граф впился взглядом. Как только изморозь дошла до бортиков, быстро убрал камень из ртути, потом покачал емкость. Ртуть стала твердой, ее поверхность не колыхалась, не напоминала жидкость. Затем Бернард из склянки вылил на застывшую ртуть непонятную жидкость и поджег ее от свечи. Матвей смотрел, не отрывая глаз. Пель такого не делал. Когда жидкость прогорела, открылось тусклое желтое и плотное вещество. Граф перевернул противень, слегка стукнул им о стол. С грохотом на столешницу вывалился плоский кусок тяжелого металла.
– Любуйся! Ты первый, кто видит превращение ртути в золото! Ну, кроме меня, конечно.
Граф явно хотел произвести впечатление, и это у него получилось. Матвей вполне искренне удивился, потом восхищенно сказал:
– Я преклоняюсь перед вашим искусством, знаниями и умом, граф!
И отвесил поклон.
– Мой хозяин, кроме аптекарского дела, тоже пробует себя в алхимии. Но у него пока не получается.
– В Московии есть алхимики? – сильно удивился граф. – Почему я о них не слышал, не читал их работы?