Григорий Распутин
Шрифт:
А между тем попытки покончить с Распутиным продолжались. В декабре 1915 года Хвостов поручил убийство Распутина полковнику Комиссарову, несколько ранее назначенному Распутина охранять и относившемуся к объекту своей охраны довольно бесцеремонно. По показаниям Белецкого, именно Комиссарову принадлежит знаменитая фраза, которую цитируют все, стремящиеся разоблачить распутинскую религиозность: «Брось, Григорий, эту божественность, лучше выпей и давай говорить попросту».
«…это был большой интриган, готовый вступить с кем угодно в сношения ради своих личных выгод; каждое порученное ему дело мог испортить благодаря необычайно циничному на все воззрению и нравственной нечистоплотности», – охарактеризовал Комиссарова Глобачев.
Предполагалось заманить Распутина под видом приглашения к какой-нибудь даме в глухое место, и там его задушить. Однако, как показывал на следствии Хвостов, «они меня надули, водили за нос… Белецкий все знал, как потом оказалось, все Распутину передавал; каждый наш разговор был ему доподлинно известен».
Не лучше повел себя и Комиссаров. «Приходя на квартиру к Распутину, Комиссаров громко кричал в присутствии посторонних, что разделается с этим мужиком, ругался площадной бранью и т. п. Однажды, например, будучи в гостях на даче у Бадмаева, Комиссаров, снимая кожу с копченого сига, сказал: „Так я буду сдирать шкуру с Гришки“. Это и его личные рассказы об опытах с отравлением кошек при пробах яда для Распутина передано было последнему и совершенно отшатнуло его от Комиссарова», – писал Глобачев.
«…организация убийства совершенно не соответствовала нравам русской полиции», – деликатно выразился по этому поводу Ольденбург, и был недалек от истины. Организовать покушение на Распутина наша полиция действительно не захотела, не смогла, побрезговала или испугалась…
«Правительство не может становиться на путь мафии», – приводил в своих показаниях слова Белецкого ставший последним царским министром внутренних дел Протопопов. Сам же Белецкий в своих тяжеловесных показаниях писал, что исходил в этом вопросе из более глубинных соображений:
«…я всесторонне взвесил склад мистически настроенной духовной организации Государя, который видел в даровании ему долгожданного наследника проявление милости к нему высших и таинственных сил Провидения вследствие его молитв и общения с людьми, как бы имевшими особый дар предвидения будущего. Я учел постоянные опасения Государя и императрицы за жизнь наследника и единственную веру их в то, что только одна незримая мощь тех же сил и лиц способна спасти и продлить эту дорогую им жизнь. Я видел этому примеры в прошлом, до появления Распутина, в отношении к старцам, юродивым, предсказателям и тому подобным лицам. И я пришел к тому заключению, что если исчезновение Распутина временно и успокоит, в силу одиозности этого имени, деспотизм общественного мнения о нем, то… оно неизбежно повлечет за собой появление во дворце какого-нибудь нового странного человека по типу тех же лиц, которые проходили ранее, вроде Миши Козельского, Вари-босоножки, Мардария и других, от которых Распутин впоследствии так ревниво оберегал свое влияние на высокие сферы…
…я решил… удерживая в своих руках все нити наблюдения и охраны Распутина, противодействовать в этом отношении Хвостову, усыпляя его бдительность».
«После недолгого раздумья Белецкий решил изменить своему начальнику и покровителю Хвостову, перейдя всецело на сторону Распутина. Заняв такую позицию, Белецкий, выражаясь языком Распутина, поставил себе целью „свалить Министра Хвостова“», – более четко сформулировал «позицию» Белецкого следователь Руднев.
Точно так же не собирались убивать Распутина ни Комиссаров, который, если верить его показаниям ЧСК, на предложение Хвостова «ликвидировать» Распутина, ответил: «Извините, Алексей Николаевич, я никогда разбоем не занимался», ни тем более Глобачев, который в ответ на провокационные беседы Белецкого
Тогда преданный своими ближайшими помощниками и, судя по всему, совершенно потерявший чувство реальности – устранение Распутина стало для него чем-то вроде навязчивой идеи – Хвостов решил взяться за дело сам, тем более что Распутин его замучил.
«Просьбы Распутина, направленные непосредственно к Хвостову или через других лиц, буквально его засыпали. Хвостов увидел, что не так-то легко справиться с этим вопросом, тем более что в душе он сознавал весь вред Распутина для России. Кроме того, самолюбие Хвостова как министра немало страдало от сознания, что он попал в лапы мужика Распутина. Часто он получал от него письма, адресованные: „Министеру Хвосту“ и чуть ли не с категорическими приказаниями», – вспоминал Глобачев.
Хвостов терпел эту фамильярность до тех пор, пока в нем была жива надежда стать премьер-министром вместо престарелого Горемыкина. Но в январе 1916 года на это место был назначен Борис Владимирович Штюрмер, и выбор производился по тем же критериям, что и раньше, – лояльности претендента к другу.
«Милый, не знаю, я все-таки подумала бы о Штюрмере. У него голова вполне свежа. Видишь ли, у X. есть некоторая надежда получить это место, но он слишком молод. Штюрмер годился бы на время, а потом, если понадобится, X., или, если найдется другой, то можно будет сменить его. Только не разрешай ему менять фамилию: „Это принесет более вреда, чем если он останется при своей почтенной старой“, как – помнишь? – сказал Гр. А он высоко ставит Гр., что очень важно», – писала Императрица мужу. И в другом письме: «Наш Друг сказал про Штюрмера: „Не менять его фамилии и взять его хоть на время, так как он, несомненно, очень верный человек и будет держать в руках остальных“».
Штюрмер оказался действительно верным. «Наш Друг имел хорошую, длительную и приятную беседу с Штюрмером. Он велел ему приходить каждую неделю ко мне», – сообщала Александра Федоровна Царю.
«Темное прошлое этого человека, молва о коем указывала на целый ряд некрасивых поступков и на нечистоту рук, произвело тяжелое впечатление на депутатов, тем более что о связи его с Распутиным ходили упорные слухи», – отмечал в своих мемуарах Я. В. Глинка. Но, пожалуй, самое тяжелое впечатление новое назначение произвело на Хвостова, решившего, что виноват в его неудаче Распутин, который то ли недостаточно за него хлопотал, то ли, наоборот, против него интриговал, то ли вообще ни о каком назначении не думал, но требовал, как выразился генерал Глобачев, «уплаты по векселям» за прежние свои заслуги.
Обозленный министр решил избавиться от своего покровителя с помощью бывшего монаха Илиодора, который все это время проживал в качестве политического эмигранта в Норвегии, где сочинял свою пасквильную книгу в свободное от работы на заводе время. В Христианию с тайным поручением был послан газетный репортер и по совместительству платный агент Департамента полиции, мот и игрок Б. М. Ржевский, которого Хвостов в бытность свою нижегородским губернатором держал при себе чиновником по особым поручениям.
Относительно миссии Ржевского существуют разные толкования. По тем сведениям, которые сообщал Хвостов кадету и издателю И. В. Гессену, Ржевский должен был приобрести за крупную сумму рукопись Илиодора и спасти престол от крупного скандала («Его предложение показалось мне весьма приемлемым, тем более, что мы имели сведения, что немцы собирались использовать заключающиеся в этой книге сведения для распространения их путем разбрасывания в наши окопы прокламаций с аэропланов», – рассказывал Хвостов), по другим данным – уговорить Илиодора осуществить убийство Распутина с помощью своих сторонников, а Хвостов был готов эту акцию проплатить.