Григоровы острова (Заметки о зимнем ужении рыбы)
Шрифт:
– Ну а я насаживаю сразу по четыре мотыля, и всех за голову.
Еще через четверть часа (около моей лунки яркими красками горела груда окуней) прибежали оба молодых человека в полушубках.
– Скажите, а где берет: со дна, с полводы, а может быть, у самого льда? Так ведь тоже бывает. Говорят, что водяные жучки примерзают ко льду и вот окунь поднимается со дна и отщипывает, буквально отгрызает от льда этих жучков.
Я признался, что берет на разной глубине, но преимущественно на четверть от грунта.
– А мы уж и
Мне тоже захотелось пошевелить мормышкой в грунте, хоть и не было в этом нужды при таком-то клеве. Вот мой «клопик» улегся в тонкую пленочку ила, вот я его сейчас с боку на бок… Вот немного приподниму… Однако отчего же не поднимается? Зацеп? Жаль. Хорошая была мормышка. Нет, вроде прошло. Скорее всего, зацепился за тяжелую гнилушку, и вот гнилушка отделилась от дна, выдержала бы только леска.
Началось все с половины воды: и леску, и удочку, и мою руку вместе с ними потянуло вниз так, что рука окунулась в лунку и я едва не отпустил удочку. Бессознательно я удерживаю удочку посередине лунки, чтобы ни в коем случае она, натянутая до предела, не чиркнула по кромке льда. Секунды две отдыхали и я, и окунь. Потом я стал его тихонечко поднимать, потом все повторилось: до половины воды супротивник шел как чурка, в нужном месте уперся, остановил мою руку и уверенно притянул ее к самому льду.
Надо бы кричать сразу, но я онемел от счастья. Раз пятнадцать мы играли, кто кого перетянет. С каждым разом мне удавалось подтянуть добычу все ближе и ближе к лунке. Когда наконец я подтянул ее совсем, выяснилось, что рыба в лунку не пролезает. Вот тут-то я закричал.
Оглянувшись, я не увидел никого поблизости от себя, кроме человека в канадской шубе. Его подручные в белых полушубках, как на грех, куда-то отлучились в это время.
– Эй, товарищ! – закричал я. – У меня окунь в лунку не пролезает. Помогите!
Скорее всего, человек, страдающий от бесклевья, принял мои слова за насмешку, во всяком случае, он поглядел в мою сторону и снова уткнулся в лунку. Что со мной случилось, не знаю. Наверное, это от сознания, что такое в жизни больше не повторится. Но я вдруг закричал и заругался благим матом.
Смотрю, и нелегко ему в канадской шубе, при полноте, при возрасте, а бежит, запыхался.
– Ну что у вас, что-нибудь серьезное?
– Надо расширить лунку, только осторожнее, не ударьте по леске.
Работа была не из простых. Второпях, в азарте, в горячке. Леску, в сущности, не видать, она сливается со льдом и водой. В лунке после первых ударов пешней образовалось ледяное крошево.
В это время и Саша прибежал на шум. Он сразу понял, что происходит.
– Дай подержаться, дай подержаться, – умоляющим голосом просил он. Сладко было бы ему послушать хоть одну секунду, как ходит на удочке большая рыба. Но я и сам ни за что не мог бы выпустить удочку из рук.
– Тихонечко поднимай, вводи его в лунку, а я поддержу шумовкой.
Саша
Сосед, пришедший ко мне на помощь, радовался больше меня, как будто именно он поймал окуня и больше уж ему ничего не нужно.
– А знаешь ли ты, кто это? – спросил меня потом молодой человек в полушубке, придя посмотреть добычу.
– Откуда мне знать?
– Маршал Н.
– Быть не может! Ах, какая неловкость, я ведь его, кажется, того… по-русски…
– Ну ладно, рыбаки все равны. Главное, что он доволен.
По обратному пути на остров только и разговоров было, что о моей удаче. Спорили, между прочим, сколько он потянет. Я говорил, что в нем будет не меньше полутора килограммов. Саша давал на триста граммов меньше. Борис Петрович убеждал нас, что это самый типичный килограммовый окунь. Володя шел молча и ухмылялся.
Вскоре к нам присоединились местные рыбаки, разговор принял другое, интересное, я бы даже сказал, необыкновенное направление. То есть направление-то, может быть, и обыкновенное, но вещи говорились при этом удивительные.
Местные рыбаки, узнав в Борисе Петровиче своего знакомого, во всяком случае, тоже местного, стали спрашивать, где мы ловили.
– Да ведь что, – отвечал им Борис Петрович, – сначала мы попробовали у собора, потом перешли на угол Главной улицы и Базарной, а потом уж сидели возле женской гимназии.
– Ну, а этого где он выворотил?
– Этого там, далеко, ближе к городской тюрьме.
– Нет, я замечал сколько раз, что хорошо берет, вот знаете, около собора речка текла, ручеек, мостик через него, а на другом бережку луговинка, тут еще старушки богомолки все отдыхали, поздней обедни дожидаючись. Вот на этой луговинке, ближе к ручейку, на самой кромочке отменный бывает клев!
– Интересно. Надо когда-нибудь попробовать. Сначала, слушая этот разговор, я подумал, что нас с Сашей разыгрывают. Но нет, говорят серьезно. Борис Петрович обстоятельно объяснил:
– Разве вы не знаете, что был такой город Корчева? Небольшой купеческий городок, однако все как следует: и собор, и трактиры, и разные магазины, и гимназии, и базар, и сады с огородами, и ремесленники, и герани на окнах, и извозчики, и гостиница, и богоугодные заведения…
Когда образовалось Московское море, которым мы теперь идем, город подвергся затоплению: ведь все, что вы теперь видите, – Борис Петрович показал на ледяные просторы, – все это затопленная земля: луга, овраги, перелесочки, деревни. Так что ничего чудного нет. Просто мы помним, где что было: где ручеек, где мост через ручеек, где базар, где больница.