Гримпоу и перстень тамплиера
Шрифт:
— Я найду это сокровище? — с дрожью в голосе спросил барон.
— К сожалению, это маловероятно, потому что сокровище не там, где вы полагаете его найти.
— Я разрушу замки проклятых тамплиеров до последнего камня! — прорычал барон.
— Не знаю, о чем вы, но возьмите еще одну карту, если хотите побольше узнать о своем будущем, — сказал Сальетти.
Пальцы Фигельтаха де Вокко зависли в воздухе, потом коснулись карты во втором ряду.
— Дурные предзнаменования, — с загадочным видом прошептал Сальетти.
— Выражайтесь яснее. — Барон нахмурился.
— Это карта войны и разорения. Вы должны готовиться к большой опасности, впереди страшные битвы, повсюду трупы. Хотя я вижу в вашем распоряжении многочисленное войско.
— Больше пятнадцати тысяч человек, — высокомерно заявил барон.
— Однако рыцарей среди них мало, — сказал Сальетти, выманивая ценные сведения.
— Около пяти тысяч солдат и более пятисот рыцарей уже отправились к северной границе, чтобы дождаться основного войска и начать войну. Может, этого мало, чтобы захватить замки Крута?
— Что-то мне подсказывает, что вам понадобится помощь.
— У нас есть военные машины, каких не видывал свет, а также наемники с юга, для которых нет неприступных скал и крепостных стен.
— Давайте возьмем последнюю карту, она поможет избавиться от сомнений. Выберите ту, которая на вас смотрит, — предложил Сальетти.
Барон сердито схватил одиноко лежащую карту последнего ряда и с ужасом обнаружил, что на ней изображена смерть.
Копья и мечи
Проснувшись, Гримпоу очень обрадовался, увидев Сальетти: юноша уснул и не дождался возвращения рыцаря.
— Где ты пропадал? Когда я ложился спать, тебя еще не было, — спросил Гримпоу, потягиваясь.
— Это была очень долгая ночь, и потратил я ее с толком, уж поверь, — прошептал Сальетти. — Я плотно поужинал и потолковал с бароном, предсказывая будущее и выясняя его намерения насчет замков Каменного Круга. Часть войска уже у северных границ. Там они будут дожидаться барона и остальных рыцарей, которые прибудут после турнира. Я очень быстро втерся к нему в доверие и вызнал очень ценные сведения, жаль, не нашел ключа от спальни, где заперта дочь Гуриельфа Лабокса. Видел бы ты его лицо, когда я заговорил о военных планах и о сокровище, которое он безуспешно разыскивает.
— Ты говорил с ним о секрете мудрецов? — спросил Гримпоу, умываясь из ведра.
— Ага, в лоб. Барон спросил меня, найдет ли он его в ближайшее время.
— И что ты ему ответил?
— Правду. Что он никогда его не найдет, так как ищет не там, где нужно. А потом его лицо стало белее простыни, потому что он вытащил карту смерти.
— Смерти? — переспросил Гримпоу.
— Да, этой карте приписывают разные значения. Я сказал, что в его случае эта карта обозначает тень сомнения, так как в грядущих сражениях он может найти свою смерть. И я не солгал.
— Не понимаю.
— Если он в ближайшем будущем нападет на замки Круга, его смерть неизбежна, и никто не в силах окажется этому помешать.
— А я тоже вчера выяснил кое-что любопытное на кухне, — самоуверенно сказал Гримпоу.
— Мне приятно знать, что ты не терял времени даром, пока я дурачил барона. Послание-то Гишвалю передал? — поинтересовался Сальетти, надевая снова походный костюм.
— Давай что-нибудь съедим, в отличие от тебя я ужинал скудно и сейчас проглочу желудок от голода.
По дороге Гримпоу рассказывал Сальетти, что делал вечером. Он нашел Гишваля в конюшнях вместе с другими молодыми слугами. Они тайком потягивали пиво, притворяясь, будто ухаживают за лошадьми.
— Когда он меня увидел, то обрадовался так, словно увидел перед собой ангела-хранителя. Я передал ему золото и объяснил, что он должен сделать с посланием. Гишваль тут же забрал золото, но сказал, что не знает, как передать пленнице послание, потому что дверь ее спальни беспрестанно сторожит солдат, которого барон предупредил, что он отвечает головой за девушку. Тогда я подумал, что девушка должна что-то есть, значит, кому-то поручено приносить ей еду. Гишваль сказал, что еду приносит служанка, которая ни за что на свете не нарушит приказ. И прибавил, что, если мне хватит смелости, он мог бы отвлечь служанку, а я тем временем спрячу записку в корзинке с провизией. Так мы и сделали, а Гишваль между делом рассказал мне, что он сын сокольничего и что нет такого секрета соколиной охоты, которым бы он не владел. Болтая, мы не сводили глаз с корзинки на столе. Наконец пришла служанка, толстая и с красной физиономией, по которой сразу был виден ее дурной нрав. Она принялась собирать корзинку: положила рыбу, хлеб, немного сыра и кувшин с водой. Когда кухарка уже собиралась уходить, Гишваль окликнул ее и встал между нею и корзинкой, а я поспешил спрятать послание.
— И где же ты его спрятал? — спросил Сальетти, опасаясь, что послание не дошло до пленницы.
— В кувшине с водой.
— Ты бросил его в воду?! — в ужасе вскричал Сальетти, невольно заставив прислушаться к разговору проходивших мимо рыцарей.
— Мне ничего лучше не пришло в голову, — ответил Гримпоу, понизив голос. — Вода не сотрет надпись, сделанную углем.
— Можно было спрятать письмо в хлебном мякише, — прошептал Сальетти.
— Я тоже так подумал, но потом решил, что тоска по отцу могла лишить ее аппетита и, возможно, она даже не притронется к еде, — оправдывался юноша.
Сальетти задумался.
— Да, пожалуй, в чем-то ты прав. Жажду тяжело пересилить, как бы ни угнетало горе, а если Вейнель выпила воды, она, вероятнее всего, получила наше послание.
Они подошли к конюшням, близ которых несколько слуг готовили завтрак для рыцарей и оруженосцев. Друзья взяли по несколько кусков хлеба и жареного мяса и отошли в сторону.
— Что еще тебе удалось выяснить? — спросил Сальетти, вгрызаясь в мясо.
— Инквизитор Бульвар Гостель в крепости, — сказал Гримпоу.
— Знаю. Я видел его вчера за ужином, он сидел справа от барона. Я узнал его по описанию Ринальдо Метца. Не думаю, что найдется на свете другой человек с таким злобным лицом.
— Еще я узнал, что Гуриельф Лабокс скончался во время допроса, который проводил Бульвар Гостель. Он не выдержал пыток, — добавил Гримпоу.
— Ты уверен? — с ужасом в глазах переспросил Сальетти.
— Об этом знают все слуги в крепости. Говорят, вчера солдаты только об этом и толковали. Мол, крики старика были слышны по всему замку. Потом они стихли, а наутро труп вынесли из башни и сбросили в оссуарий.