Гринвичский меридиан

Кровь брызнула веером, расцветила седые космы травы. Меня мягко качнуло и еще глубже опустило в пучину не то сна, не то видения. Ведь то, что происходило перед моими глазами, не могло быть на самом деле. Мой исхоженный всеми тропками, десятки раз рисованный бор внезапно заселился злобными пришельцами с визжащими пилами. Я понимала, что они хотят убить его, затем и пришли, а меня окончательно замуровать в городе, и ничего не могла поделать, потому что невозможно вмешаться в течение сна.

Тот

человек, чья кровь обожгла траву, тот странный седой человек мог это сделать, ведь он тоже принадлежал призрачному миру, где бор — не бор, где люди — не люди, и где меня просто не было. Я смотрела на этот мир, но находилась вне его. А тот человек — внутри. И там, в моем видении, он корчился от боли, схватившись за ногу, пораненную трясущимися от ярости зубьями пилы. Весь низ серой штанины потемнел от крови, но тот человек так и не издал ни звука. Глотнув крови, пила ткнулась в землю и удовлетворенно затихла. Все затихло с нею вместе. И тот человек молчал, только крупные зубы его все сильнее впивались в нижнюю губу.

Я подумала: "Это самый страшный из моих кошмаров". Я даже не понимала, что он значит. Почему этот немолодой человек снова подползает к сосне, волоча окровавленную ногу? И чего хотят эти люди в оранжевых касках? И кто те, другие, что сбились жалкой кучкой поодаль?

Колыхание солнечного света окружало все фигуры сиянием, и они казались плоскими и вытянутыми, как у Дионисия. Вот только святыми они не выглядели… Во всей этой картине было нечто мистическое, потому что сияние постепенно гасло, и я не могла найти этому земного объяснения. Но сны этого и не требуют.

И вдруг я поняла, что не сплю, потому что по моей щеке скользнула капля дождя. Схватившись рукой, я убедилась, что она и вправду мокрая, и едва не вскрикнула. И сразу все: запахи перезревшего за лето бора, приглушенные голоса людей, влажность ветра, — проникли в меня и заполнили настолько, что чуть не разорвали. Оказывается, небо постепенно затянулось тучами, вот почему угасло сияние. Запахло скошенной травой, которую собирали для скота жители окраины, хотя самого сена нигде не было видно — ни стелющихся по обновленной зелени сухих волокон, ни маленьких стожков. Будто сам воздух источал грусть увядания, в которой чувствовался привкус полыни и сладость клевера. Я ощущала этот лес и понимала его, как всегда пыталась понять и вжиться в то, что рисовала. Но эти люди, наводнившие его, были непонятны мне и этим пугали. Как пугал весь мир за пределами этого бора.

"Так это все — на самом деле?!"

Если б я с детства не была не совсем нормальной, то поняла бы это сразу. И может быть, теперь уже точно знала, что происходит и, главное, что мне делать. Однако, реальность и вымысел всегда так тесно переплетались в моей голове, что трудно было отличить одно от другого. Наверное, потому я и проводила большую часть жизни в бездействии, хотя мир требовал обратного. Вот только распознать действительность у меня получалось не всегда.

Но сейчас ее черты обозначились так явственно, будто я ощупала их руками. И подушечками пальцев угадала, как должна поступить.

— Уберите девчонку! — гаркнул тот, что командовал людьми в касках.

Но я успела проскочить под рукой другого, орудовавшего пилой, и упала на траву рядом с человеком, который хоть уже и не стоял, но по-прежнему был один против всех.

— Что происходит? — задыхаясь, спросила я шепотом.

От удивления он даже забыл о боли.

— Кто вы?

В его голосе слышался акцент.

— А вы?

— Мое имя Пол Бартон.

— Вам больно?

— О! Конечно.

— Почему же вы не уйдете? — спросила я, озираясь. — Вам надо перевязать ногу.

— Они хотят убить этот лес, — громко произнес Пол Бартон те самые слова, что я думала про себя. Все как-то поежились от слова "убить". Я догадалась:

— Вы ИЗ "GREENPEACE"?

— Нет, я из Лондона, — он указал головой на стоявших в отдалении: — Они из "GREENPEACE". Я — нет.

— Эй, хватит болтать, — оборвал его начальник. — Только время теряем… Все равно ведь мы свое сделаем, чего ты пыжишься? Оттащите обоих, и дело с концом!

Пол стал подниматься, и я, вскочив, помогла ему. Это оказалось нелегко, потому что он был довольно крупным мужчиной. Привалившись к сосне, Бартон вскинул голову, и на миг мне почудилось, что он со знаменем стоит на баррикадах.

— Вы же русские! — крикнул он совсем молодым голосом. — Это ваш лес. Ваша земля.

— Вот именно, — пробурчал парень с пилой. — Что хотим, то и делаем. А ты не вмешивайся.

— Я буду вмешиваться, — последнее слово далось ему с трудом. — Я тоже здесь живу. Я не…

Бригадир рванулся к нему:

— Да заткнись ты, мистер! Мало, что ли, получил? Сейчас вообще отчекрыжим тебе костыль к чертовой матери, вот тогда попляшешь!

На вытянувшемся лице Пола выразилось недоумение, видимо, он не совсем понял угрозу. Я хотела было пояснить да решила, может, оно и к лучшему, что не понял. Я-то знала: лесорубы шутить не любят, и если Бартон будет упорствовать, кто-нибудь из них вполне может махнуть бензопилой и повыше.

— Помогите, пожалуйста! — крикнула я защитникам природы. — Он ведь за вас отдувается!

Кто-то из них ответил, когда я уже отвернулась:

— Оказывается, у них есть разрешение мэра. Все законно.

Другой голос позвал:

— Пойдемте, Пол! Зачем вам геройствовать? Они ведь не ядерные отходы собираются закапывать.

"Вы бы и тогда не пошевелились", — подумала я и спросила у Пола:

— Действительно, законно?

Его серые глаза были удивительно спокойны и чисты, словно озера Британии, как я себе их представляла.

— Это не может быть законно, — твердо ответил он. — Ваш мэр — не есть Бог. Здесь очень мало леса и очень много заводов. Нельзя убивать деревья. У вас огромные… пустыри, чтобы строить.