Гринвичский меридиан

Лавряшина Юлия Александровна

— Ничего, — тем же тоном заверил Пол. Было заметно, что Юра ему не нравится, и это озадачивало, потому что наш артист был обворожителен.

Все так же виновато Юра спросил:

— Вам трудно идти? Обопритесь на меня.

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, словно вели недоступный мне диалог, затем Пол твердо сказал:

— Спасибо. Я могу сам.

"Гордыня обуяла", — подумала я с жалостью, но не стала вмешиваться. Когда мужчина решается

проявить характер, лучше держаться поодаль.

Пока мы спускались к машине, Юра все оглядывался, будто надеялся, что Пол передумает и воспользуется его помощью, но я уже знала, что этого не произойдет. Человек, способный вытерпеть, когда ему в ногу впивается бензопила, вполне сможет заставить себя одолеть два этажа. Лицо у него было напряжено, закругленный нос лоснился от пота, а губы страдальчески растянулись, но стоило Юре обернуться, как Пол тут же напускал на себя безразлично-высокомерный вид.

— Что стряслось-то? — спросил Юра по дороге.

Я только открыла рот и сразу почувствовала, как взгляд Пола вонзился мне в затылок. Когда я обернулась, он едва заметно качнул головой и весь покраснел. Глаза его испуганно заметались. Я едва удержалась, чтобы не погладить его по щеке — такой он был трогательный в эту минуту.

— Бандитская пуля, — сказала я, как всегда отвечают, чтобы прекратить дальнейшие расспросы.

— Все, занавес! — легко согласился он. — Больше не в свои дела не лезу… Как погода в Лондоне, мистер Бартон?

Пол буркнул:

— Не знаю. Я здесь уже две недели.

Юра выразительно поджал губы, сделал мне большие глаза и умолк. Высадив нас возле больницы, где работал мой отец, он остался в машине, и тогда я решилась спросить у Пола:

— Чем он так вам не угодил? Он хороший парень.

Не отрывая взгляда от больничных ступеней, по которым взбирался, Пол резко ответил:

— Я не люблю, когда кричат. Хлопают по плечу.

— Не считайте его хамом, мистер Бартон. Он очень талантливый человек.

— Это для вас главное?

— Что?

— Талант.

Я несколько растерялась:

— Да нет… Хотя… Не знаю.

Но я знала, что замуж вышла как раз за талант, а не за человека. Оглянувшись, я сказала:

— Он уже не видит, обопритесь о мое плечо.

Его верхняя губа забавно вздернулась:

— Спасибо. С удовольствием.

Мой отец буквально остолбенел, когда мы ввалились к нему в кабинет. Стоя у окна, он разговаривал с кем-то по телефону и поглядывал на больничный дворик. Увидев нас, он отключил трубку, даже не попрощавшись.

— Здравствуй, папа! — торжественно сказала я. — Принимай раненого. Познакомьтесь, мистер Бартон, это мой отец. Он заведует хирургическим отделением.

Пол вежливо представился и поздравил моего отца с тем, что двадцать два года назад у него родилась такая замечательная дочь. Папа согласно кивнул, но, по-моему, не услышал ни одного слова. Он продолжал разглядывать Пола с таким ужасом, что это уже становилось неприличным.

— Ему больно, папа, — напомнила я. — Помоги, пожалуйста!

Отец наконец обрел дар речи:

— Это ты наложила повязку?

Ответ ему явно не понравился, потому что голос его стал еще неприятнее:

— Сейчас вами займутся. Я распоряжусь.

Он быстро вышел из кабинета, бросив на меня взгляд полный холодной ярости.

— Ваш папа все неправильно понял, — с грустью сказал Пол. — Он думает, я — старый Дон-Жуан.

— Какой же вы старый, мистер Бартон! Сколько вам лет?

— О! Уже сорок семь.

"А я думала — за пятьдесят", — мелькнула у меня мысль, но с Полом я ею не поделилась.

Когда пришел медбрат с креслом-каталкой, лицо у Пола опять вспыхнуло, и он знакомо прошипел: "Я сам…" В дверях он оглянулся и, пошевелив пальцами, полувопросительно произнес: "See you…"

— Что он сказал? — спросила я у отца, когда дверь закрылась.

— Бестолковщина, — буркнул он, нарочито равнодушно шурша бумагами. — Это значит: увидимся. Во всем мире одна ты, похоже, не знаешь английского. Какого ж черта тогда связалась с этим мистером… Как его там? Ты хоть представляешь, сколько ему лет?! Он же старше меня!

— На год моложе.

— Совсем свихнулась! — от его свистящего шепота у меня заложило уши. — Старого иностранца тебе только не хватало!

— Папа, дай же я объясню…

— Ты перебинтовала ему ногу… Плохо, кстати. А что ты еще ему сделала?

Если б он так не рассвирепел, то я, конечно, все рассказала бы. Мы с отцом всегда были очень близки, и потому сейчас его злость потянула на свет мою, давно дремавшую в глубине души. И я заорала на весь кабинет:

— Я переспала с ним раз десять! Он живет у меня, ясно? И будет жить, пока я этого хочу.

— Взрослая, да? — с внезапной горечью спросил отец. — Мало тебе досталось? Ты хотя бы хорошо предохраняешься? Еще ребенка тебе не хватало от заезжего…

Он не договорил. Не потому, что смутился, его мало что могло смутить, просто не смог подобрать подходящего к случаю слова.

— Ты же сам его возраста, пап, — заговорила я другим, просящим тоном. — Как ты можешь осуждать? Ты должен понимать его.