Гризли (сборник)
Шрифт:
Во время одного из этих пробуждений, когда он в десятый раз приподнялся на своем ложе, ему показалось, что он слышит шаги. Он расправил свои члены, протер глаза, посмотрел на темные и неподвижные фигуры спящих товарищей и, убежденный, что это опять был сон, снова опустился на сосновые ветки.
Ему показалось, что снова послышался едва уловимый шум, и, подскочив как на пружине, он в один миг выпрямился на своем ложе. Больше не могло быть сомнений. Он дал бы голову на отсечение, что ясно слышал совсем близко от хижины скрип снега под чьими-то
Сердце его перестало биться. Кто там был?
Теперь уже совершенно проснувшись, с широко раскрытыми глазами, чувствуя, как все его мускулы напрягаются в ожидании возможной борьбы, он медленно и осторожно поднялся на ноги. Шаги и скрип снега стали теперь совершенно отчетливы. Кто-то ходил позади хижины. Удалялся. Потом останавливался. Колеблющееся пламя полуугасшего костра продолжало отбрасывать красноватые блики на высокую стену скалы.
При этом неверном свете Род увидел что-то движущееся. Неясная фигура ползком подбиралась к уснувшей хижине.
Сделав это открытие, мальчик в первый момент замер на месте, как прикованный. Но тотчас же у него мелькнула мысль, что вунги выследили их и теперь собираются сделать неожиданное нападение на спящих. Почти одновременно рука его наткнулась на дуло ружья Ваби. Холод стали заставил его вздрогнуть.
Уже поздно было будить товарищей. В тот самый момент, когда он тащил к себе ружье, фигура выросла близ скалы и пригнулась, чтобы сделать прыжок. Прерывистое дыхание Рода, треск выстрела, прозвучавший как раскат грома, крик боли – и вся хижина была на ногах.
– Нападение! – кричал Род. – Скорей! Ваби! Мукоки!
Белый юноша стоял на одном колене с дымящимся ружьем у щеки, направленным на скалу. Там, в темноте, несколько поодаль от огня, судорожно корчилось в предсмертных муках какое-то тело.
Худощавая фигура старого индейца с ружьем у плеча опустилась на колени рядом с Родом, а над их головами Ваби, вытянув руку, направлял свой огромный револьвер, дуло которого блестело при свете костра.
После минуты напряженного ожидания Ваби прошептал:
– Они ушли.
Род ответил дрожащим от волнения голосом:
– Одного я уложил.
Мукоки, раздвинув ветви, из которых была построена хижина, рискнул выйти наружу, все время оставаясь начеку. Мальчики увидели, как он обошел скалу, прячась в ее тени, и приблизился к жертве Рода. Подойдя к телу, теперь уже неподвижному, он наклонился над ним, потом выпрямился и с ворчанием швырнул останки их врага в пространство, освещенное костром.
– Вунги! А! А! Род убить красивую жирную рысь, – крикнул он.
Род отшатнулся, немного сконфуженный, и вернулся в хижину, тогда как Ваби, испустив веселый крик, раскатившийся в темноте, присоединился к Мукоки.
– Вунги! А! А! – кудахтал старый
Род вышел из своего убежища и присоединился к товарищам, сделав при этом мину, которая напомнила Ваби блеющего барашка.
– Да, хорошо вам теперь смеяться надо мной, – протестовал он. – А что было бы, если бы это и в самом деле оказались вунги? Пожалуйста! Если когда-нибудь на нас опять нападут, я не двинусь с места. Предоставлю вам прогонять их.
Хотя друзья и подшучивали над ним, но Род в глубине души страшно гордился своей рысью. Это было крупное животное, вероятно голодное и привлеченное остатками еды. Оно осторожно изучало местность, в то время как мальчик сделал выстрел. Что же касается Волка, то он благоразумно молчал, видя, что речь идет не о человеке, а всего лишь о рыси, которая к тому же является его прирожденным врагом.
Мукоки поспешил выпотрошить животное, пока оно было еще теплым.
– Вы идти спать, – заявил он обоим юношам. – Я разжечь огонь, потом тоже спать.
Это трагикомическое происшествие освободило Рода от его кошмаров, и он заснул теперь более спокойно.
На другое утро он проснулся поздно. Снег за ночь перестал, и солнце сияло на небе. Ваби и старый индеец возились уже снаружи, занятые приготовлением завтрака, и веселое насвистывание товарища напомнило Роду, что опасность нападения вунгов миновала. Не теряя времени, он живо поднялся с постели.
Вокруг стоянки, которая была на самой вершине горы, открывалась широкая и чудесная панорама. Деревья, скалы, сама гора – все было покрыто толстым слоем снега, ослепительно-белого и сверкающего под солнечными лучами.
Тайга предстала перед ним во всем своем величии. Насколько далеко мог видеть глаз, безбрежная белая ширь развертывалась миля за милей к северу вплоть до Гудзонова залива. В блаженном упоении Род охватывал взглядом тянувшуюся под ним черную линию лесов, потом долины и холмы, которые без конца чередовались друг с другом, местами прорезанные сверкающими среди рамок из темных сосен озерами и широкой лентой замерзшей реки. То не была мрачная и зловещая пустыня, рисовавшаяся его воображению на основании прочтенных книг. Нет, то была чудесная и разнообразная картина среди пейзажа незапятнанной чистоты. Он блуждал взглядом по этим необозримым просторам, и сердце его трепетало от наслаждения, а кровь приливала к щекам.
Мукоки подошел к нему и, видя его погруженным в созерцание, сказал своим гортанным голосом:
– Много есть оленей там, внизу! Много есть оленей! Людей больше нет! Домов больше нет! На двадцать тысяч миль!
Родерик перевел свои глаза на старого индейца, который, по-видимому, был также взволнован. Казалось, он старался пронизать своим горячим взором эту бесконечность, заглянуть далеко, еще дальше, до самых крайних пределов обширного Гудзонова залива.
Ваби приблизился к ним и положил руку на плечо Рода.