Гробница первого императора
Шрифт:
— Ах! — воскликнул старик, теперь уже не таким скрипучим голосом. — Вода — вот чего мне больше всего не хватает... А тебе, — добавил он, осуждающе ткнув в Сэма пальцем, — следовало бы знать, что нужно кланяться, когда обслуживаешь императора. Даже если ты прибыл из какого-то неведомого варварского места, это не дает тебе права не уважать наши традиции... И перестань так глупо смотреть на меня, я не для того ждал столько лет, чтобы в итоге увидеть перед собой безмозглого юнца с глазами удивленной рыбы! Садись и не перебивай меня. Возможно, я кажусь тебе старым и ветхим, но имей в виду: рука, подчинившая себе Сражающиеся Царства, сможет расправиться и с тобой!
Он занес над головой украшенную золотой нитью черную палку, и Сэм решил, что из дипломатических соображений
— Так-то лучшеj — одобрил тот. — Для начала тебе следует кое-что обо мне узнать. Слушай во все уши, ибо ты будешь последним, кто это услышит, и мне бы не хотелось, чтобы сказанное мною было утеряно... Судя по грубости твоего поведения, ты, вероятно, этого пока не понял, но тебе выпала небывалая честь видеть перед собой светлейшего Цинь Шихуанди, первого императора Китая.
Он сделал паузу, чтобы насладиться произведенным на Сэма эффектом, и Сэм старательно изобразил на лице немое восхищение.
— Как следует из надписи, которую ты видишь на этой стене, я — тот, кого избрали Небеса для создания самого могущественного и самого долговечного царства из всех, что когда-либо знала Земля. С этой целью и для того, чтобы империя моя могла существовать на протяжении многих веков, я дал ей достойные деньги [4] , неоспоримые законы, новую письменность и простые единицы для взвешивания и счёта... Кроме того, по моему велению были построены тысяча дорог и тысяча каналов, а для защиты всего этого воздвигнута стена, подобной которой не видел никто и никогда... Словом, я дал своей империи возможность противостоять времени.
4
Цинь Шихуанди изъял из потребления всевозможные панцири черепах и куски яшмы, которые до этого использовались в качестве денежных знаков, и ввел единую монетную систему — отныне в ходу были только медные и золотые монеты с квадратным отверстием в центре. (Примеч. науч. консультанта.)
Он самодовольно кивнул и спросил:
— Кстати, в твою эпоху Китай всё еще существует?
— Эм-м... Да, конечно, — ответил Сэм.
— И что же — это величайшее из всех государств?
— Ну...
Не сказать бы лишнего.
— В некоторых аспектах, определенно, да.
— Еще бы! И всё это благодаря мне! Осознаёшь ли ты теперь, какую неслыханную милость я оказываю тебе своим приемом?
— Неслыханную — это очень точное слово, — согласился Сэм.
— Хорошо, хорошо, — с довольной улыбкой проговорил Цинь. — Я вижу, душа твоя начинает радоваться... Но я должен также сказать, что не смог бы достичь своей благородной цели, если бы не оказывал давления на людей и на судьбу. Меня не всегда понимали. — Он сжал ладони, которые дрожали всё сильнее. — Мне пришлось подавлять бунты и противостоять сопротивлению. Многие восставали против меня, и мне приходилось их наказывать...
«Сколько войн развязал этот тип и сколько жертв на его счету?» — подумал Сэм, которому путешествие сквозь века раскрыло глаза на многие вещи.
— Короче говоря, — вздохнул Цинь. — По мере того как влияние мое распространялось по миру, я не раз вынужден был совершать ошибки. Часто — весьма серьезные.
Повисла тишина, и Сэм мог поклясться, что выцветшие глаза императора стали немного влажными.
— Мне мало было подчинять себе народы. Понимаешь ли, я хотел, чтобы власть моя над ними длилась вечно. Желал править не только людьми своего поколения, но и их детьми, и детьми их детей, и всеми их далекими потомками. Я решил стать бессмертным...
На долю секунды он отвел взгляд, будто признание это далось ему нелегко. А потом доверительным тоном добавил:
— Известна ли тебе гора Пэнлай, о юный отрок?
Сюмюел отрицательно качнул головой.
— Она находится на далеком острове в Восточном море. И именно в ней, согласно сказаниям древних, спрятан источник бессмертия. Увы! Все посольства, которые я снарядил туда, провалились. Лишь однажды моим посланникам повезло. Они поймали мага, который называл себя мастером Лю. Тот утверждал, что ему удалось покорить гору Пэнлай и выведать ее секреты. В доказательство он научил меня медитации, которую там практикуют. Она позволяет достигать состояния наполненности и выходить за пределы настоящего. Достаточно лишь прислушаться к течению времени внутри себя и подстроить под него биение своего сердца... Тот, кому это удастся, сможет замедлить течение секунд и минут, а затем и вовсе отрешиться от обычного хода жизни. В таком состоянии ты и нашел меня здесь: когда душа спит, а тело спящего лишь совсем чуть-чуть подвержено старению...
Старик заглянул в пустую кружку и состроил раз-очарованную гримасу, после чего откашлялся и продолжил:
— К несчастью, через несколько недель мастеру Лю удалось усыпить мою бдительность. Он утверждал, что состояние наполненности, которому он меня обучил, — всего лишь первый шаг на пути к вечной жизни. И если я стану тщательно следовать всем его советам, то вскоре достигну цели. Более того, возможно, я познаю искусство путешествий из одной эпохи в другую... Но для этого, утверждал он, сначала нужно совершить паломничество к священным горам, чтобы достичь Небес, которые очистят мой дух и подготовят к принятию этого дара. Увы! Ослепленный жаждой могущества, я проявил слабость и поверил ему. И отправился в путь...
Когда я вернулся в столицу, после долгих месяцев скитаний где-то на краю империи, оказалось, что мастер Лю воспользовался моим отсутствием, чтобы завладеть властью и большей частью императорских богатств. И снова я, одурманенный мечтой о вечности, предпочел закрыть на это глаза. А главное — отказывался слушать тех, кто предупреждал меня об опасности...
Цинь глубоко вздохнул, готовясь поделиться с Сэмом тем, что много лет тяжким грузом лежало на его совести:
— Однажды перед мной предстали придворные ученые, чтобы выразить свои сомнения по поводу искренности намерений мастера Лю. Я... не просто отказался их выслушать, я впал в чудовищную ярость. Они требовали отправить в ссылку того, кто планировал сделать меня бессмертным! Воодушевленный лживыми словами этой змеи, которые точно яд вливались мне в уши, я решил наказать ученых, чтобы преподать урок остальным. Не взирая на их мольбы, на слезы их жен и крики детей, я разъярился и повелел казнить четыреста шестьдесят человек. Их заживо зарыли в землю...
Цинь потер виски:
— До сих пор слышу их крики... Странно, не правда ли? Я, столько лет остававшийся безучастным к смерти своих врагов, в тот день потерял не только сон, но и желание обрести вечную жизнь. Возможно, паломничество в священные горы, несмотря ни на что, всё-таки сделало меня лучше? Кто знает?
Он посмотрел на Сэма, ища в его глазах поддержку — и не находя.
— Сначала я захотел отомстить тому, кто, как я полагал, являлся корнем всех бед, — продолжил старик. — Проклятому магу Лю. Но это была лишь очередная попытка спрятать голову в песок. Ведь на самом деле во всей этой резне виновен только один человек — я сам. Казнив мастера Лю, я лишь прибавил бы еще одно имя к списку своих жертв... Поэтому я просто выгнал его из империи, запретив подходить к моим границам ближе чем на десять тысяч шагов. Для меня же самого могло быть лишь одно наказание — смерть. И палач тоже мог быть лишь один — я сам. Я решил убить себя, чтобы искупить свои преступления...
Накануне того дня, когда мне предстояло покончить с собой, я пришел сюда, в эту гробницу, чтобы напоследок поразмыслить. Ее возведение, продолжавшееся восемнадцать лет, только-только завершилось, и я воспринял это как знак свыше... Я полагал, что в гробнице, кроме меня, никого больше нет, и вдруг случилось непредвиденное. Откуда ни возьмись возник маленький смуглый человек с обритой головой... Я выхватил саблю, решив, что это — призрак одного из тех ученых мужей, которых я загубил. Но он немедленно обезоружил меня каким-то магическим жестом. И повелел его выслушать.