Громила

Шустерман Нил

На что Оззи не находится с ответом, поскольку он всё ещё пытается понять, какие три отверстия имеет Теннисон в виду, если Оззи вообще знает такое сложное слово, как «отверстие»; и хотя я не желаю, чтобы Теннисон вёл мою битву вместо меня, я ничего не могу поделать — я улыбаюсь, потому что, наконец, осознаю, что значит иметь друга, и, наверно, это стоит всей той боли, которую мне придётся вынести.

28) Спортивное

Грудь, брюшной пресс, бёдра, плечи, руки, икры; Теннисон в спортивном зале не даёт мне спуску: «Штанга, приятель, — это вещь; аппараты — для девчонок!» Всего-то полчаса — и уже ноют мышцы, о существовании которых я раньше не догадывался. Бицепсы,

трицепсы, дельтоиды, пекторали; Теннисон взял надо мною шефство: «Тебе нужно нарастить мускулы против таких, как Оззи!» Мускулы — это неплохая штука, Бронте, наверно, оценит их тоже. Сгибания, разгибания, выпады, растяжки; Теннисон — тренер из преисподней: «Полегче захотел? Иди, собирай цветочки!» А завтра, говорит он, будет ещё больней. Лёгкий вес/много жимов, тяжёлый вес/меньше жимов; Мышцы горят, но я привыкну, лишь бы только меня не стошнило. «Воображаешь, это тяжело? Посмотрим, что ты запоёшь в следующий раз!» Теннисон хохочет: намерен таки сделать из меня настоящего громилу. Поднять сердечный ритм, глотнуть воды, пропотеть; Спортивные упражнения — это здоровье. «Классно поработали! А у меня даже ничего не болит!» Ещё бы. Потому что у меня болит за двоих.

29) Тайное

Лакросс, Футбола рассерженный брат, Регби заброшенный пасынок. Ни команды поддержки, ни музыки, ни поп-корна, Играется на тренировочном поле, Хочешь сидеть — приноси стул с собой. Бронте машет, Она застолбила мне место. «Рапторы» против «Буйволов», Динозавры против тяглового скота, Я никогда не видел этой игры прежде. Теннисон На острие атаки. Он очень хорош, но не великолепен, Он быстр, но не из самых стремительных, И восполняет недостаток скорости за счёт тупо-упрямой агрессии. «Он жаждет получить «лучшего игрока» — говорит Бронте, — Но до этого никогда не доходит». Точный Пас Теннисону, Он устремляется к воротам, Неся мяч в сетке своей клюшки, Бросок — но он промахивается на какие-то дюймы. Буйволы прорывают оборону «Рапторов»; Гол. Разочарование. Чувствую досаду Теннисона И понимаю, что Бронте права: Он станет капитаном команды, но никогда — звездой, Разве что есть у него в запасе приём, способный сделать его непобедимым. Слежу за игрой, Сердце заходится, И вдруг понимаю, почему: У Теннисона есть тайное оружие, Которое может сделать его звездой этого матча. Интересно, что как он среагирует, когда поймёт, что происходит? Я краду Взрывом отзывающееся в его плече Столкновение яростных клюшек. Несу свою боль в молчании, Боясь, что Бронте заметит; Ссадины на колене Не видно под моими джинсами; Я мог бы уйти, но решаю остаться, Чтобы втайне принимать на себя удары, Потому что если Теннисон взял надо мной шефство, То я имею полное право тоже взять его под свою опеку. Конец игры, «Рапторы» победили! Теннисон забил три гола, При этом даже не сильно вспотев. Момент ликования, и я целую Бронте. Надеюсь, она не заметит, что под курткой я весь взмок от пота. И что будет, Когда я приду домой, И

дядя Хойт увидит меня, Заметит все эти свежие синяки, И поймёт, что я воровал — У других, не у нашей семьи? Меня знобит При мысли о том, Что он узнает о моей тайной жизни. Я мог бы сказать себе, что это ничего, Что хуже, чем он уже сделал, он сделать не сможет, Но в дядиной душе зияет чёрная пропасть, Дна которой я никогда не видел. И надеюсь, что не увижу.

КОДИ

30) Всякое

Брюстер всё время твердит, что мне надо бы быть тряпичной куклой. Вот заладил. Не хочу! Сказал ему, что хочу быть Пластик-Фантастиком, потому что это клёвое имя для супергероя.

— Ты не супергерой, — сказал Брю, — выбрось из головы! Думай, что ты — тряпичная кукла, так будет лучше.

Он говорит так, потому что я спрыгнул с крыши и сломал ему руку. Ну, может, он и прав — какой из меня Пластик-Фантастик, если у меня не получается растягиваться. Всё равно — вот было бы клёво, если бы я втайне был чем-то таким суперским, особенно когда дядя Хойт съезжает с катушек.

Хотел рассказать об этом Бронте-завру, но Брю сказал:

— Тайна должна оставаться тайной.

— Даже от неё?

— В особенности от неё, — сказал он.

Непонятно, почему. Они же так много разговаривают, что, кажется, могут читать друг у друга в мозгах.

Бронте-завр здорово плавает. Сам видел — я тогда учил её делать «пушечное ядро», а потом победил — проплыл быстрее до конца бассейна. Отличный был день, вот только под конец стало чуть страшно, потому что она увидела всю эту дрянь на теле у Брю. Нам про это разговаривать не положено, как и про моё тайное супергеройство. Ей захотелось узнать, откуда у него эти раны. Думала, что это дядя Хойт бьёт его и всё такое.

— Коди, дядя Хойт бьёт меня? — спросил Брю, глядя мне прямо в глаза. — Скажи правду.

Ну, я и сказал. Правду.

— Нет, — сказал я, — дядя Хойт боится Брюстера.

И это, ей-богу, истинная правда. Дядя никогда не подымает руку на Брю.

Но это только полуправда, и она хуже вранья, потому что тогда правду узнать труднее.

Я сразу понял, что Бронте-завр что-то поняла, но только она сама не поняла, чт'o она поняла. И ещё кажется, Брю, будь его воля, так и оставил бы её в недоумении и растерянности, а это значит, что они вовсе не умеют читать друг у друга в мозгах, как я думал раньше, и мне стало клёво.

В тот день, когда мы ходили в бассейн, стояла классная погода: солнечно, прохладно, в точности как тогда, когда я прыгнул с крыши — это случилось в первом классе, когда я был ещё совсем дурак. Понимаете, я хотел стать супергероем и шёл к этой цели потихоньку, шаг за шагом: сперва спрыгнул со стула, потом с крыльца, а потом долго практиковался, прыгая из окна кухни — раз, и ещё раз, и ещё, пока не научился приземляться точно на ноги.

Короче, следующим шагом была крыша. Логично? Логично.

Так что я вытащил из сарая приставную лестницу и залез на верхотуру. А Брю, я так думаю, тогда уже вернулся из субботней школы; его заставляют отсиживать там за опоздания, потому что иногда дядю Хойта переклинивает, и он не выпускает Брю по утрам из дому.

Дело в том, что я не знал, что он уже дома. Я же не нарочно! Просто не думал, что так обернётся.

Короче, залез на крышу и начал отсчитывать, как при запуске космического шаттла. Вот смешно, думал я — ведь шаттл уходит вверх, а я-то собирался вниз!

Я отсчитывал целых три раза, потому что первые два никак не мог собраться с духом; а раз ты прозевал старт, приходится всё начинать сначала и считать заново. Наконец отсчитал третий раз и прыгнул.

Ну, скажу я вам! Это было вроде как в тысячу раз выше окна кухни, и хотя я и приземлился на обе ноги, они куда-то уехали из-под меня, потому что земля была мокрая. Я выбросил вперёд руки и почувствовал, как правая ударилась о большой камень, который торчал из земли. Кость хрустнула. Я, кажется, даже услышал этот хруст.

Я сразу понял, что дело плохо, потому как должен был ощутить боль — должно же болеть, когда что-нибудь себе ломаешь, правда? — но её не было. Вместо этого, когда я поднял руку, перелом исчез, зато я услышал, как в глубине дома страшно закричал Брю. Дядя Хойт проснулся, а это пахло уже совсем большими проблемами.

— Коди! — орёт брат. — Что ты натворил? Что ты натворил?!

Он выходит из дома, и я объясняю ему, как логично и толково дошёл до прыжка с крыши. Вижу — его рука торчит как-то не по-человечески, и понимаю — я и вправду сделал что-то нехорошее.

Выходит дядя Хойт, замечает руку, и теперь его черёд истошно вопить, потому что ему до смерти не хочется везти Брю в больницу, но куда деваться. Дядя Хойт всегда делает то, что положено, хотя и орёт.

Брю наложили гипс до самого локтя. Он смастерил гипс и для меня — из оконной замазки и газетных полос. Сказал, что я тоже должен таскать гипс, иначе никогда не научусь. Только из этого ничего не вышло — моя учительница узнала, что я ношу гипс, а перелома под ним нет, и позвонила нам домой. Пришлось всем тащиться в школу на разборки.