Громыко. Война, мир и дипломатия
Шрифт:
Между тем именно из этой ложной посылки вытекала главная рекомендация авторов документа СНБ-68 — насчет необходимости форсированного всеобъемлющего наращивания военной мощи США и их союзников. Фальсифицируя оценку соотношения военных сил по состоянию на 1950 год, составители документа руководствовались целью, как это позже признал тогдашний госсекретарь Дин Ачесон, “так поразить коллективный разум высшего руководства”, чтобы президент не только смог принять решение, но чтобы это решение было претворено в жизнь».
Корейская война была первой горячей войной Запада и Востока, которую по включенности в нее многих стран можно считать прообразом мировой войны.
Глава 19.
БЕРЛИНСКОЕ ВОССТАНИЕ
Интрига в МИД против Громыко
Наш герой в 1949 году был назначен первым заместителем министра иностранных дел и вернулся в Москву. Не все его ждали, а кое-кто вообще воспринимал весьма ревниво. А.Я. Вышинский, ставший в 1949 году министром иностранных дел, имел все основания для этого, глядя, как часто Сталин обращался лично к Громыко по вопросам взаимоотношений с Соединенными Штатами. Впрочем, он напрасно волновался, ибо у Громыко не было склонности к интригам, он был к Вышинскому лоялен.
В феврале 1950 года Громыко совершил ошибку: завизировал без консультации с Кремлем межгосударственное соглашение с КНР о соотношении рубля и юаня. Узнав об этом, Сталин возмутился, поскольку экономические связи с Китаем находились под его особым вниманием. Почему никогда не нарушавший указаний Громыко нарушил собственные же правила, было непонятно. Конечно, его торопили из Госплана и Министерства финансов, так как именно он курировал китайское направление, но тем не менее обычно он выдерживал и не такое давление…
На заседании Политбюро Сталин распорядился снять Громыко с должности первого заместителя министра и отправить — нет, не в ссылку, а послом в Лондон.
В МИД многие не без оснований считали, что Громыко подставил Вышинский, такое мнение высказывал, в частности, Р.А. Сергеев в интервью автору. Во всяком случае, никого из Госплана и Министерства финансов не наказали.
Сам же Андрей Андреевич, когда у него появилась возможность «подставить» Вышинского перед Сталиным, не стал этого делать.
Восстание в Берлине 17 июня 1953 года
В начале войны лидеры «Большой тройки» были единодушны во взглядах на будущее Германии — она должна была быть расчленена на несколько слабых государств (вплоть до их полной «аграризации»). Однако уже в 1942 году Сталин дважды высказался по этому вопросу совсем в ином плане: «Опыт истории говорит, что гитлеры приходят и уходят, а народ германский, а государство германское — остается» (23 февраля); «У нас нет такой задачи, чтобы уничтожить Германию, ибо невозможно уничтожить Германию, как невозможно уничтожить Россию… У нас нет такой задачи, чтобы уничтожить всякую организованную военную силу в Германии, ибо любой грамотный человек поймет, что это не только невозможно в отношении Германии, как и в отношении России, но и нецелесообразно с точки зрения победителя» (6 ноября).
Еще не завершилось Сталинградское сражение, а Москва уже определила направление, в котором советская политика следовала вплоть до последних дней СССР. Эту политику можно определить как противостояние с англосаксонским Западом в борьбе за мирную и лояльную к Москве Европу
На Тегеранской конференции в 1943 году американцы предлагали разделить Германию на пять автономных образований: Пруссия, Ганновер и Северная Германия, Гессен-Дармштадт, Гессен-Кассель и район Южного Рейна (Бавария, Баден и Вюртемберг). В особые территории предлагалось выделить районы Кильского канала и Гамбурга, Рур и Саар, установив над ними контроль держав-победительниц или международной организации. Сталин отверг этот план.
Он был готов к широкому обсуждению проблем с западными партнерами, ориентируясь прежде всего на интересы Советского Союза в Европе. «Но, — писал В.М. Фалин, — два требования оставались для Москвы недискутабельными: границы и неучастие Германии не в какой-то теоретической будущей войне против СССР, а в реальности ведшейся и для успокоения именовавшейся “холодной”».
Показательно, что сразу после окончания военных действий советское руководство с некоторой тревогой отмечало, что немецкие коммунисты «склонны к крайностям», имея в виду стремление немецких товарищей быстро советизировать управление восточной зоны оккупации. Именно так писал Л. Берии генерал И. Серов 9 июля 1945 года и отмечал, что «тов. Ульбрихт обещал нам дать правильную установку членам компартии в этих вопросах…» {183} .
Вполне понятно, что страна с разрушенным хозяйством, каким был в то время Союз, прежде всего нуждалась в восстановлении экономики (и репарациях), а также в обеспечении собственной безопасности и недопущения германо-американского альянса (реализации в новом виде плана Черчилля «Немыслимое»). Ради этого идеологию можно было отодвинуть на задний план. Единство нейтральной Германии — вот что тогда было главным для советской дипломатии в 1945—1949 годах.
Эту геополитическую практику Москва начала осуществлять еще до Победы. Так, 6 апреля 1948 года в Москве был заключен Договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между СССР и Финляндией.
Как вспоминал один из главных советников Леонида Брежнева Андрей Александров-Агентов: «Инициатива его заключения принадлежала Сталину — это был очень умный и своевременный шаг. Он сделал возможным преодоление за довольно короткий период порожденных двумя недавними войнами вполне понятных взаимных чувств недоверия, подозрительности и неприязни между народами обеих стран… Это был в общем действительно равноправный и справедливый договор. Президент Паасикиви и его правительство проявили достаточно государственной мудрости и дальновидности, чтобы принять его таким, каким он был предложен, даже если у финнов, может быть, и не вызывало особого энтузиазма включение в текст договора пункта о “взаимной помощи” в военном плане. Стороны обязывались сотрудничать при отражении военного нападения “Германии и любого союзного с ней государства” на Финляндию или на Советский Союз через территорию Финляндии. В Хельсинки, конечно, понимали, что подобный пункт был минимальной уступкой со стороны Финляндии, неизбежной в послевоенной обстановке. К тому же финнам удалось получить своего рода “компенсацию” — признание Советским Союзом в том же договоре “стремления Финляндии оставаться в стороне от противоречий великих держав”. То есть это было все-таки признанием своего рода нейтралитета Финляндии (хотя и небезоговорочного), что для финнов, конечно, было немаловажно в условиях разгоревшейся уже тогда “холодной войны” между бывшими союзниками по антигитлеровской коалиции» {184} .