Гроссмейстерский балл
Шрифт:
— Блюз «Луна слева». Исполняет «Диксиленд джаз-банд».
— Все знает, собака, — удовлетворенно произнес Манукян и принялся отбивать ритм. Почему-то с восточным акцентом. Ему было весело.
Стас откровенно и насмешливо захохотал:
— Пижоны! Ну и пижоны!
Манукян еще раз обиделся:
— Если б ты не был наш гость, Стас… я б тебя вышвырнул к чертовой бабушке.
— Плевать, — .ответил Стас и поднялся.
…В комнате «Для ума» на подоконнике стоят две бутылки коньяка
— Помоги мне.
— Ты пьян, Стас.
— Помоги, говорю. Разгрохаю.
— Отвальную нам устроили, а ты ставишь себя черт знает кем.
— Тебе что, стыдно за меня? — Стас усмехнулся и, захватив бутылки, направился к столу. Поставил бутылки и взглянул на ребят. Он ждал одобрения. Но его не замечали. Будто его вообще не было. Парни слушали музыку и курили трубки.
Стас подсел к Манукяну.
— Жора, давай мириться.
— Я на тебя не обижаюсь. Ты невоспитанный человек.
— Ладно, давай мириться. Выпьем за твой Баку.
Манукян вздохнул, налил в стакан коньяку и придвинул шпроты.
— Что ты знаешь о нашей жизни, дорогой? У тебя дома газ и теплый сортир, да?
Стас согласился.
— Возьми — Борский. Ты его пижоном считаешь. Знаешь, сколько он кимберлитовых трубок обнаружил?..
Стас медленно наливал коньяк.
— Ну и что?!
— Для тебя пустяки, да? Раз Борский возвращался на базу и заболел. В ста километрах. Мороз тридцать градусов. Так знаешь, что он сделал, собака? Разделся и начал купаться. В реке. С температурой сорок. Клин клином вышибал. Представляешь?
Стас поднес коньяк к губам.
— Ну и что? Я как-то…
Он двумя глотками опорожнил рюмку. Манукян усмехнулся. Мелодию оборвал шелест холостой ленты. Манукян выключил магнитофон, перемотал бобину и поставил новую пленку. Резко, как взрыв, в грустный уют комнаты ворвался танец. Словно бешеная река прорвала запруду. Манукян отпрыгнул от магнитофона.
— У-эх… — выдохнул он.
И пошло. И пошло. Он крутился как ошалелый! Одну руку вытянул в сторону, другую согнул в локте у груди. На носки, на пятки, опять на носки! А ноги, ноги! Что ими вытворяет, ненормальный!
Парни хлопают тяжело и ритмично. И как-то по-русски. Вера схватила нож и протянула Манукяну.
— Не надо ножик! — крикнул он и ускорил темп. Если только можно было ускорить темп.
Барабанщик и зурнач играли неистово.
— Вера! Инга! — выкрикнул Манукян.
Девушки отодвинули столик на черных ножках и закружились возле пылающего Манукяна. Парни повскакали с тахты… Гопак, барыня и лезгинка. Кто-то остервенело стучит по табурету. Борский колотит вилкой по
Стас уперся подбородком о ладонь и наблюдал, чуть прикрыв глаза. Забылся и стал выкрикивать:
— Асса, асса!..
Музыка так же резко оборвалась, как и возникла. Все тяжело дышали. Бобины продолжали крутиться. Удобная штука — магнитофон! Мелодия за мелодией. Медленный вальс. Или танго. Стас не понял. Он подошел к Вере. Пригласил ее.
— Что вы танцуете? — проговорила Вера.
— Танго. Пусть танго, — ответил Стас. Ему хотелось знать, о чем разговаривают Борский и Филипп.
— Джаз — это искусство. А дилетанты превратили его в увеселение, — говорил Борский.
Филипп кивал.
Вера смотрела на Борского и улыбалась.
— Придет весна, поедем, Верочка, в Сухуми, — напевал Стас.
Это сбивало Веру. Она и так едва следила за мелодией.
Борский взглянул на Стаса и продолжал разговор:
— Утесов, Рознер — это не то. У них джаз по составу оркестра, а не как вид музыкального искусства…
Стас и Вера топтались рядом с Борским.
— Вера, плюньте на этих пижонов. Поехали в Ленинград, Верочка, — говорил Стас. — «Там будем кушать мы урюк, рахат-лукум»… Есть такая песенка, Верочка. Плюньте на них…
Борский сжал руку Стаса выше локтя. Чуть прикрытые хмельные глаза Стаса на уровне глаз Борского. Они одного роста.
— Ты пьян. Иначе я б тебе набил морду. — Тощий Борский кажется раза в два моложе Стаса.
— Мне?! — изумился Стас, рывком освободил руку и повернулся к Вере.
— Вы мне противны. — Вера отошла к девушкам.
Стас растерялся. Филипп хотел что-то сказать. Но не успел. Стас вышел из комнаты.
Черное-черное небо усеяли звезды. Луна огромная и сытая. Если приглядеться, луна лениво сгоняет звезды в тайгу. И многие уже сидят на верхушках лиственниц. Как птицы на проводах. Деревянные дома высвечены мутными пятнами. Тихо.
Стас сел на ступеньку. В сознании смутно всплывали чьи-то лица, голоса. Он сжал ладонями виски.
У дома стоял олень. С роскошными рогами. Под самым окном, где гремел магнитофон. Олень слушал музыку.
— Олешка, олешка, — проговорил Стас.
Олень насторожился. Стас вернулся в комнату и вывалил в карман пиджака сахар из вазочки.
Когда он снова вышел на крыльцо, оленя не было.
— Где же ты?! — крикнул Стас и, заплетаясь вялыми ногами, спустился с крыльца, держа в руке сахар.
Неожиданно из темноты появились рога. Стас поманил оленя сахаром. Олень вытянул мягкие губы.