Грот афалины (илл. В. Барибы)
Шрифт:
Судир где-то у Крафта. Сразу, как сняли дельфинов с катеров, с мягких поролоновых подстилок и пустили в бассейн, Судир с Крафтом закрылись в его кабинете. Не вдвоем, Судир повел с собой одного из ловцов. Больше часа сидят, а малый катер ждет того ловца, качается на прибое у входа в залив. Трудный, должно быть, у них разговор, приперли Крафта с оплатой к стене…
Уже ногу поставил на ступеньку лестницы — и раздумал. Нет, к Судиру пойдет в последнюю очередь. Если он не брал акваланга и запасных баллонов, то взбесится. Да и не надо, чтоб и Крафт прежде времени узнал, что из кладовой пропадают
Вернулся в кладовку. Постоял, потоптался — пошел искать дворничиху. Наверное, бродила по парку, выходила к заливу — вдруг что-нибудь видела?
Нет, ничего не видела дворничиха. Даже обиделась за вопрос.
— Только что Абрахамс ругал за лодку, докладную собирается подавать Крафту! А вы еще и про мальчика!
Дурак поймет: между пропажей ялика и пропажей баллонов, акваланга есть прямая связь. Янг взял и то и другое, куда-то отправился. Но куда? Почему до сих пор не вернулся? День кончается, можно и наплаваться, и рыбы наловить… «Рыбы! Удочки же на месте… Ну, я ему покажу рыбу, покажу плаванье! Взрослых не пускаю одних плавать, обязательно сопровождаю да еще и штоками вооружаю. А тут… И я хорош!.. Надо было все рассказать о подводном плавании. Особенно технику безопасности вдолбить в голову… Он еще не знает, чем глубина угрожает человеку. Глубинное опьянение может быть после шестидесяти метров. Неужели Янг полез на глубину? А может, выбрался на ялике за рифы, потерял весла и его погнало в открытое море?»
А зрительная память восстановила картину: выгибается зубастый акулий рот… Кровожадный прыжок — и на боку дельфина зияет кровавая рваная рана — двумя ладонями не закрыть. Бр-р, страшно такое увидеть даже во сне. И не дай бог оказаться среди этих людоедов в воде!
«Подожду еще… Он же голодный, должен примчаться… Ну и всыплю же, ох и всыплю!»
Заставил себя сесть на ту же скамейку, но не сиделось. Хотелось сорваться с места и куда-то бежать. А куда?
Прошли мимо скамьи, возвращаясь от Крафта, Судир с ловцом. Оба взглянули на Раджа, но ничего не сказали. Не остановил Судира вопросом и Радж — пусть идут.
Решил принять душ. Легче будет телу, может, легче станет и на душе. Да и время скорее пройдет: просто сидеть и ждать было невыносимо.
Долго стоял под слабыми — совсем не было напора — струйками воды…
Вытирался в прихожей, где стояли шкафчики, еще дольше. Услышал, что Судир не простился с гостем, у них даже чарки звенят. Не иначе, как получили хороший барыш, содрали шкуру с Крафта. «Поздравляю… Держись теперь…» — «И тебя поздравляю… Теперь — Горный?» — «Не отзываются пока что. Да никуда не денутся…» Говор приглушенный, порой можно разобрать только отдельные слова. Вино или коньяк понемногу развязал языки, заговорили громче. Уже и фразы некоторые можно разобрать.
Судир:
— Это легко было сделать. Как и с тем… Я же на месте… А зачем?
Ловец:
— Закон есть закон.
Судир:
— Я убедил тогда… Шеф передал, что согласен подождать. Он нам еще понадобится… Особенно теперь.
Ловец:
— Ну — гляди. Сам знаешь, что на карту поставлено. Потом поздно
Судир:
— В любой момент успею. Он не доносчик, в полицию не бегал. И в больницу тогда не ходил… В работе старательный… Потенциальный дрессировщик.
Скрипнула и стукнула дверь «резиденции» Судира. Голоса звучали теперь совсем глухо. И Радж понял акустический фокус: слышно только тогда, когда открыта дверь в персональную Судирову душевую.
О ком сейчас говорил, кого имел в виду Судир? Опять какие-то подозрительные разговоры, неведомые планы.
У Судира зашумела, заплескала вода. То ли он сам, то ли гость пошел полоскаться.
«В город надо… Купить чего-нибудь, хоть макаронов каких-либо… Масла еще немного есть…» — думал Радж, закрывая кладовку.
Возле проходной слышен гомон. Сторожиха упрямо, повышенным голосом повторяла:
— Никакого Абдуллы я не видела! И Янга нет… С самого утра я тут — нет, не видела!
— Санта Мария! Да ему же некуда больше ходить! Это друг Янга, амико… И собачка с ним черная была, кудрявая такая…
— Ни кудрявой, ни простоволосой не видела. А на территорию не пущу, мадама. Все!
Раджу тоже пришлось выслушать их разговор и подтвердить, что мальчиков действительно нет. Он сам хотел бы знать, где они шатаются.
— Это ужасно! У него сердца нет — морить Тото целый день голодом… Вы брат Янга? Так похо-о-о-жи… Скажу вам комплименто: вы очень приятный молодой человек… Будьте добры, явится Абдулла — пошлите его поскорей в отель. И скажите этому разбойнику, что у меня начинается нервное истощение от его фокусов… Я уже не могу распоряжаться своим временем, все жду его! Я не отдыхаю, а только переживаю и волнуюсь! Это не просто комико, это партиджано… Снял с плечиков мое самое лучшее платье — полмиллиона лир заплатила! А свое тряпье повесил в шкафу. Одно тряпье, одна грязь, в мусоропровод надо было выкинуть. Я же ему новое все купила! А он…
Некогда было слушать словоохотливую итальянку. Радж пообещал сделать все так, как синьора просит, и откланялся.
Почти час прошел, пока он вернулся назад. Про тренировку каратистов так и не вспомнил, а сегодня ведь надо было идти к мистеру Ромешу в подвал.
Итальянки возле проходной не было. Он внимательно посмотрел на сторожиху. Та поняла его взгляд.
— Не было, не появился еще.
«А разве они пойдут через ворота? Они с моря подплывут». Радж все еще надеялся, что приключения мальчиков закончатся благополучно. Он и представить не мог, где они сейчас находятся и что могло случиться.
Он и макароны сварил, и остыть они успели. Снова подогрел их и ел один, а они росли во рту, застревали в горле. Солнце уже село, стремительно надвигалась темнота. Включил свет, и в открытую дверь хлынули малые и большие толстобрюхие бабочки. Напряженно прислушивался к звукам на море, на аллеях дельфинария. И наконец услышал женские голоса, всхлипывание. Заскрипел бамбуковый настил на мостике.
— Вот тут… Вон дверь открыта… — послышался голос сторожихи.
Радж выскочил за дверь, но женщины уже не увидел — ушла назад, к проходной. В полосу света вступила кудрявая смуглянка — заплаканная, удрученная, в какой-то оборванной сверху, словно обгрызенной, юбочке.