Гроза 1940
Шрифт:
Гитлер отошёл от карты к столу совещаний. Генералы переместились вслед за ним.
– Теперь о восточной кампании. – Продолжил Гитлер. – Канарис, что доносят ваши подчинённые о реакции русских на начало наших приготовлений?
– Мой фюрер, пока никакой реакции Кремля не отмечено. Разведка доносит о полном спокойствии военного и политического руководства русских. Не отмечено никакого перемещения войск к Западной границе. Происходит очередное переформирование танковых и механизированных частей. Большевики очень любят то расформировывать их, то заново создавать.
– Сколько у русских танков? – Спросил Гитлер.
– По
– Генерал Кёстринг сообщал о появлении у русских какого–то нового танка. – Подал голос Браухич.
– Сведения о новом танке русских отрывочны и не достоверны. – Вынужден был признать Канарис. – Известно только, что его предположительно вооружили 76-миллиметровой пушкой и он имеет противоснарядное бронирование. Также нам известно, что комиссия обнаружила в нём так много недостатков, что производство этих танков отложено до их устранения. Даже если они появятся на фронте, скорее всего это будут единичные экспериментальные варианты.
Гитлер удовлетворённо кивнул, сообщённые главой Абвера сведения совпадали с тем, что уже было ему известно.
– Как бы мы не секретничали, но апрель станет конечным месяцем, когда произойдёт неизбежная утечка информации. – Напомнил Йодль. – Русские наверняка уже всё знают. Или узнают в ближайшее время.
– Если они знают, то почему держат свои армии на расстоянии триста, а то и четыреста километров от границы. – Высказал свои сомнения Паулюс. – Склады снабжения и аэродромы Красной Армии выдвинуты к самой границе, что позволит нам сразу же уничтожить или захватить их.
– Паулюс более объективен, – поддержал его Гитлер.
– Благодарю, мой фюрер, но это не моя заслуга, а Абвера. – Паулюс сделал лёгкий полупоклон в сторону адмирала Канариса. Тот благодарно кивнул.
– Если большевикам известен точный срок нападения, то они могут и не торопиться с приготовлениями. – Продолжал ворчать Йодль.
– Гальдер, а что с Львовским и Белостокским выступами, убрал Сталин свои армии или нет? – Поинтересовался Гитлер.
– Нет, мой фюрер, – откликнулся тот, – все войска в этих выступах остаются на месте.
– Вот вам Йодль, ещё одно доказательство. Как ни бездарны большевистские маршалы, но даже в Кремле должны понимать, что эти армии сидят в громадных мышеловках, которые нам остаётся только захлопнуть. – Торжествующе подвел Гитлер итог дискуссии.
– Мой фюрер, – продолжил Гальдер, – сегодня мне передали послание русского военного атташе.
– О чём?
– Он сообщает, что на середину мая русские намечают большие манёвры в восточной Белоруссии с участием войск Западного и Киевского округов. Приглашают на них высшее руководство вермахта.
– Ну вот! – Торжествующе воскликнул Гитлер. – Каких доказательств вам ещё нужно, Йодль. Мой кремлёвский коллега
Генералы заулыбались, фюрер любил проявить чувство юмора. И хотя не всем нравились его остроты, полагалось реагировать на них адекватно. Насладившись произведённым впечатлением, Гитлер продолжил:
– Ну что же господа, пора подвести итоги нашего совещания. В ближайшие дни нужно произвести подготовку наших войск к вторжению в Югославию. Датой нападения определить шестое апреля. Одновременно произвести все намеченные мероприятия по вторжению в Грецию. Африканскому корпусу генерала Роммеля наступать в направлении на Каир. На востоке продолжать все приготовления к вторжению в Россию. Дату начала войны против русских оставляем прежней. Кейтель, оформите это решение в виде приказа и принесите мне на подпись. Совещание закончено. Гитлер повернулся и поспешил к выходу. Вслед нему потянулись генералы.
28 апреля 1941 года
Западнее Луцка
Виктор вышел на порог штаба, осмотрелся по сторонам. Весна окончательно вступила в свои права. Заливались в ветвях птицы, перелетали с места на место, радуясь теплу и солнечному свету. Виктор полной грудью втянул воздух. Терпко пахло первыми клейкими листочками, молодой травой, стремительно пробивающейся к солнечному свету, невзрачными весенними цветами. Полюбовавшись окрестностями он спустился вниз. С трудом нашёл предназначенную ему машину. Шофёр явно не новой эмки приветствовал его оттопыренным задом, торчащим из под капота. Судя по виду машины, это было его основным занятием. Виктор закурил и стал ждать. Наконец шофёр выбрался из внутренностей своего «"железного коня"» и увидел его. На вопросительный взгляд сержанта, стали видны петлицы, Виктор только кивнул ему и забросил свои вещи на заднее сиденье.
– Я ваш новый начальник особого отдела капитан Зайцев, – сказал сержанту Виктор.
– Сержант Пащенко, водитель особого отдела, – отрапортовал тот.
– Ехать можем? – спросил Виктор.
– Так точно, товарищ капитан. – Ответил шофёр и кинулся закрывать капот.
Вскоре машина выехала из ворот, повернула налево и неторопливо покатилась на запад. Виктор прибыл к новому месту службы, к четвёртому за полгода. Тот памятный вызов к наркому перевернул всю его жизнь. После эффектного ареста, с отрыванием орденов и петлиц, его две недели продержали в камере внутренней тюрьмы Лубянки. За это время он ознакомился с большим количеством различной документации, которую ему привозили из архивов и библиотек. Виктор старательно изучал историю мирового сионизма, пытаясь понять логику действий будущего противника. Читать приходилось всё. Отчёты царской контрразведки, донесения политической жандармерии, труды революционеров еврейского происхождения, и даже переписку Троцкого, неизвестно как сохранённую в архиве НКВД. Пришлось ему ознакомиться и с протоколами съездов «"сионских мудрецов"». И хотя объявили их по всему миру фальшивками, производили они впечатление самого настоящего документа. Курировавший его подготовку майор на вопрос Виктора о подлинности этих протоколов ответил коротко – «"фальшивок не держим"».