Гроза чужих морей
Шрифт:
Как ни странно, в этом аду кто-то еще не только выжил, но и пытался, порой, небезуспешно справиться с ситуацией. Да, команду "Чиоды" трудно было назвать первоклассной, как на кораблях Первого отряда, да и сам корабль, честно говоря, не блистал ни качеством постройки, ни техническим совершенством. Рожденный в период, когда принципы строительства боевых кораблей еще подбирались методом проб и ошибок, он просто не мог не вобрать в себя, наряду с удачными решениями, и решения откровенно тупиковые. К тому же крейсер, длительное время находившийся на стационерской службе, был фактически лишен возможности проводить полноценные учения. Подобное расслабление мастерства команде не добавляет, но японцы, как всегда, проявили изрядное мужество. Хотя они и не успели погасить возникший в недрах корабля пожар в зародыше, отчасти потому, что зародышей было много, и были они крайне интенсивными, а отчасти из-за того, что процесс развивался стремительно, и им просто не хватило времени, тем не менее, оставшиеся у них минуты чудом выживший в этом аду капитан "Чиоды" и его поредевшая
В известной степени можно было считать везением то, что почти все попадания пришлись в носовую оконечность крейсера, оставив неповрежденными рулевое управление и машины. Не меньшей удачей было то, что так и не выбранную якорную цепь оборвало взрывом снаряда, попавшего точно в клюз. Правда, из-за многочисленных пробоин и одна за другой выдавливаемых напором воды переборок крейсер стремительно садился носом, и скоро потерял возможность управляться, так как руль почти полностью оказался над водой, но это было уже непринципиально. Когда волны уже заливали палубу, днище корабля заскрежетало о камни, и "Чиода" остановилась, искалеченная, но не затонувшая. За борт с нее прыгали, стараясь погасить горящую одежду, японские моряки, а в машинном отделении дисциплинированно гасили топки и стравливали в атмосферу пар, чтобы холодная забортная вода, которая рано или поздно сюда доберется, не вызвала взрыв котлов.
Командир "Чиоды", контуженный и получивший многочисленные ожоги, но все еще, как ни странно, живой и даже всерьез не поцарапанный, стоял на чудом уцелевшем правом крыл мостика. Левый представлял из себя беспорядочное нагромождение скрученных железных листов и балок, боевая рубка, получившая еще после первого залпа русских прямое попадание бронебойного снаряда, была вывернута буквально наизнанку. Однако боги в этом бою пока берегли японского офицера, для того, наверное, чтобы он спас если не корабль, то хотя бы часть экипажа. Пожар, так лихо начавшийся, столь же стремительно и затухал, не найдя себе пищи, да и аварийные партии постарались, активно заливая горящие участки водой из брандспойтов, благо давление в линиях еще было, а рукава, пусть и посеченные осколками, могли обеспечить подачу. Севший на грунт и заметно накренившийся корабль сейчас возвышался над водой менее чем на метр. В принципе, это спасло его и от взрыва – вода затопила погреба, а те снаряды, что были поданы к орудиям (о чудо!), пока не сдетонировали. Вернее, может быть, какие-то из них и взорвались, но на общем фоне, когда в борт крейсера один за другим влетали русские восьмидюймовые "гостинцы", их слабенькие хлопки остались незамеченными. Сейчас оставшиеся на палубе матросы сбрасывали уцелевшие, но все еще горячие снаряды за борт – для полного счастья старому крейсеру не хватало только, чтобы они начали взрываться.
Прислонившись к изуродованному металлу, Муроками с неожиданной ленью думал о том, что для "Чиоды" война, похоже, закончилась. Вряд ли старый, изувеченный почти до неузнаваемости крейсер будут поднимать, хотя кто знает. В любом случае, он сделал все, что мог – спас корабль от практически мгновенного уничтожения, сберег часть экипажа, которая еще пригодится Японии, и даже, под занавес, успел хоть немного отомстить русским – одно из орудий, ведущее огонь до последнего, смогло-таки добиться попадания. Во всяком случае, вспышку пламени и столб дыма он видел ясно, а так как по русским в тот момент никто больше не стрелял, это делало артиллериста "Чиоды" единственным претендентом на авторство этого снаряда. Правда, вряд ли Муроками обрадовался бы, узнай он, что столь красочно взорвавшийся снаряд не смог оставить на броне русского корабля даже сколь либо заметной вмятины, но, тем не менее, заслуг его это ничуть не умаляло – он и впрямь сделал все, что мог. Единственное, что портило сейчас настроение выжившему в этой бойне офицеру, было ясное осознание простого факта: если один русский корабль смог в течение нескольких минут уничтожить два японских крейсера и, скорее всего, не остановится на этом, то бой против всего русского флота может оказаться для Японии самоубийственным. Проклятые западные варвары, похоже, обманули японцев, продав им устаревшее оружие и оставив для себя по-настоящему новые и совершенные корабли, и предельно убедительным доказательством этому факту служит тот монстр, который сейчас спокойно проходит на горизонте.
А между тем бой продолжался, плавно перетекая в новую, еще более опасную для японцев стадию. Более опасную потому, что их эскадра уже лишилась как минимум половины своей огневой мощи, и при этом следующей целью для русских орудий должна была стать "Нанива". Выбить флагмана – азбука любого сражения, как правило, это означает, что эскадра на какое-то время лишится управления. Так уже не раз было, или теперь надо говорить "будет", во время той войны в которую так беспардонно влез "Мурманск". Хотя бы даже во время сражения в Желтом море, когда у русской эскадры был шанс разгромить японский флот. Тогда адмирал Витгефт, которого никто не считал не то что талантливым флотоводцем, но даже и флотоводцем вообще, почти сумел сделать то, что не удавалось признанным авторитетам ни до него, ни после. Грамотный штабист и грамотный же тактик, он сумел, соответственно, построить бой таким образом, что не дал японцам реализовать ни одного имеющегося у них преимущества. В то же время, обмена ударами японцы не выдерживали, казалось, еще чуть-чуть, и они побегут, но… Случайный снаряд, нелепое везение,
Однако, как это часто бывает, все опять пошло не по сценарию. Пресловутый человеческий фактор – бич любого процесса, способный как спасти при явно проигрышных раскладах, так и запороть все, что угодно. В данном случае роль этого пресловутого фактора сыграли действия командира крейсера "Нийтака", у которого нервы то ли сдали от вида неспешно накатывающейся на них махины русского крейсера, то ли, напротив, оказались крепче, чем у многих.
Новенький, можно сказать, свежеиспеченный кораблик не имел такой подготовленной команды, как на "Наниве" или покойной "Асаме", да и сам он не блистал – обычный крейсер, не особенно большого водоизмещения, с посредственной артиллерией и защитой. Другое дело, что одним несомненным достоинством он похвастаться мог – его машины не были изношены, да и дно обрасти не успело, поэтому разгонялась "Нийтака" стремительно. Виртуозно отработав машинами, крейсер лихо развернулся и устремился в сторону своего многократно превосходящего по всем параметрам противника. Дистанция начла опасно сокращаться, и артиллеристы японского корабля, обнаружив, что могут уверенно дотягиваться до русских, открыли огонь с такой частотой, что на короткий момент превысили считавшуюся технически возможной максимальную скорострельность. Стреляли они, правда, из рук вон плохо, но один снаряд – баллистика, а сто – статистика, и броня "Мурманска" загудела от ударов.
Неизвестно, чего хотел добиться командир "Нийтаки". Возможно, он понял, какая опасность угрожает флагману, и хотел прикрыть его корпусом собственного корабля, а может, просто сообразил, что русские сейчас будут расстреливать их по очереди, и пытался в лучших самурайских традициях хотя бы дотянуться до противника перед смертью, орудиями или тараном – все равно. Достоверно установить это возможным не представлялось – мостик, боевая рубка, а с ними вместе командир японского крейсера, четверо его офицеров, двое рулевых и сигнальщик погибли, когда русские снаряды обрушились на их корабль. Однако программу-минимум они, в любом случае, выполнили – вместо того, чтобы бить по японскому флагману, "Мурманск" вынужден был обрушить всю огневую мощь на "Нийтаку".
В первый момент создалось впечатление, что с палубы корабля попросту смело все надстройки. С дистанции, на которую успел приблизиться лихой японский крейсер, всего-то около тридцати кабельтов, артиллерия "Мурманска" давала процент попаданий, мало отличимый от ста и, хотя идущая носом на противника "Нийтака" представляла собой не самую лучшую мишень, продольный огонь русского корабля был страшен. После второго залпа утративший всякое подобие управления крейсер, двигаясь по прямой, еще имел какие-то шансы достать русских, но "Мурманск" увеличил ход, и хлебающий воду изувеченным носом и быстро зарывающийся в волны крейсер прошел у него за кормой.
Однако, как ни удивительно, проблемы, доставленные упорным японцем, еще только начинались. И дело тут было не только и даже не столько в том, что за подаренное ему время Уриу успел создать из трех оставшихся у него крейсеров некое подобие строя. Ха! Помог бы японцам этот строй, хотя, конечно, подстегнутые опасностью они маневрировали так, что можно было залюбоваться. Хуже было то, что уже тонущая "Нийтака" успела с дистанции не более десяти кабельтов выпустить из чудом уцелевших аппаратов две торпеды, и шли они очень точно. Почти наверняка это была воля случая, который, как известно, слеп, но от этого было не легче. Маневр уклонения русские провели безукоризненно, вот только при этом курс его неминуемо вел навстречу японцам, опасно сокращая дистанцию. А повернуть от них было попросту невозможно – обладающий немалой массой, русский крейсер неминуемо вынесло бы на камни. Оставалось только дать полный ход и молиться, чтобы выдержала броня и не подвернулась под форштевень непрошенная мель.
Следующие минуты всем, кто был на крейсере, запомнились как один сплошной гром от бьющих по броне снарядов и поток осколков, казалось, даже не летящих, а льющихся вдоль палубы. Отвечать на этот обстрел могла только носовая башня. Она и отвечала в меру сил и скорострельности, разнеся ближайший японский корабль, которым волей случая оказался "Акаси", буквально на куски, и нанеся-таки "Наниве" десяток попаданий, от чего флагманский корабль адмирала Уриу, объятый пламенем, вынужден был искать спасения, приткнувшись к берегу. На прощание, уже уходя, кормовая башня в упор отсалютовала до того не обстреливавшемуся и потому счастливо избежавшему повреждений "Такачихо". Результат был ошеломляющим. Над кормовой частью крейсера вырос огромный столб огня и пара, а когда он опустился, над водой сиротливо торчал только нос того, что совсем недавно называлось боевым кораблем. Очевидно, снаряды, попав в машинное отделение, вызвали взрыв котлов, и старому крейсеру этого хватило. Эскадра контр-адмирала Уриу перестала существовать.