Гроза над морем
Шрифт:
– Я не знаю мертвого языка, – повторил Дэниэл, и следующий удар повалил его на палубу. Кровь из носа хлынула на белую рубашку, он вскрикнул и закрыл лицо руками. Кто-то из команды с размаху пнул его сапогом в спину:
– Вставай! Поднимайся, тряпка, чего разлегся!
Он попытался встать, неуверенно переступил, на мгновение прикрыв глаза и тяжело дыша. Из носа капала кровь, разбитая губа распухла, его шатало, как в качку. Марта бросилась вперед, хотела подхватить, но ее оттолкнули, не глядя, и она сползла на пол, влетев в запертую на засов дверь, размазала слезы по щекам и забилась в угол, зажмурилась, чтобы
– Отвечай квартирмейстеру!
– Не тяни!
– Нам тоже интересно!
– Эй, Джек, может быть, ты развяжешь ему язык?
Из столпившихся вокруг людей выступил коренастый и крепкий молодой парень с испитым красным лицом и бельмом вместо левого глаза. Он выхватил нож из-за широкого голенища, подцепил край измятой рубашки юнги и разорвал ее ровно посередине, легко разрезав, как бумагу. Дэн попятился, но его вытолкнули обратно в круг, и он снова упал, сдвинул локти, закрывая лицо и шею. Удары обрушились на него со всех сторон. Били не разбирая, стараясь задеть побольнее, вырвать хоть один крик или стон, но Дэниэл молчал, стиснув зубы и до крови прикусив губу. Кто-то ударил тяжелым башмаком в висок, и он дернулся и замер, уткнувшись лицом в пол.
– Вставай!
– Слабак!
– Говори!
Квартирмейстер поморщился и замахнулся прикладом ружья, но вдруг хмурый и угрюмый человек в прожженном синем камзоле, до этого молчавший, растолкал в разные стороны двух матросов и шагнул вперед, закрывая парнишку, скорчившегося на досках палубы.
– Хватит!
Одноглазый Джек скользнул оценивающим взглядом, словно примериваясь, справится ли с ним, или драку лучше не затевать.
– Довольно, – повторил Уолтер уже тише и предупреждающе поднял руку, оглядывая взбешенную команду. – Вы убьете его и ничего не узнаете. Зачем он мертвый вам нужен?
– Зачем он нужен нам живой? – выкрикнули сзади, но квартирмейстер отмахнулся, не давая возмущению перерасти в новый скандал.
– Может быть, ты нам расскажешь, что это? – прищурился он.
– Карта сокровищ легендарного корабля-призрака, – спокойно ответил Уолтер. – Капитан Ронтид был его дядей, и за этот клочок бумаги передрались три государства. Он сказал правду, мертвый язык северян невозможно расшифровать, не зная диалекта.
Матросы возмущенно зашумели, но поднять руку на этого спокойного и уверенного человека не решился никто. Квартирмейстер приказал отправляться по местам, и толпа схлынула, ворча и перебрасываясь недовольством, как мячом в ленивой игре, однако спорить не стала. В трюме остались только трое.
Уолтер присел рядом с Дэниэлом, стащил с него разорванную и окровавленную рубашку, подложил под голову свой свернутый камзол. Бледное лицо юнги, шею и грудь заливала кровь, на светлой коже темнели синяки и ссадины, глаза были закрыты.
– Дэнни, – позвал доктор, положив ему на лоб прохладную ладонь. Паренек мучительно застонал, попробовал привстать, но сил не осталось. – Тихо. Потерпи немного.
Он оторвал от своей рубашки два длинных лоскута, водой из бочки стер кровь с лица юнги, холодной и влажной повязкой перетянул кровоподтеки на груди. Неслышно подошла Марта, опустилась рядом, взяла Дэна за руку, но его ладонь безвольно выскользнула из ее дрожащих рук.
– Скажите, что с ним? – шепотом спросила она. Уолтер долго молчал, будто не расслышав вопроса, но потом все-таки отозвался хмуро и нехотя:
– Ничего хорошего. Еще немного, и они переломали бы ему все на свете.
Марта испуганно ахнула и тут же оборвала саму себя, боясь, что их услышат.
– Он будет жить?
– Да будет, не бойся… От этого не умирают. Но не дай светлейший тебе узнать такую боль, – вздохнул Уолтер. – Иди, спрячься за бочками и сундуками. Постарайся поспать. Они про нас пока забыли, теперь до утра будут хлебать ром и делить добычу.
– А вы?
– Не беспокойся. Иди.
* * *
В летние ночи темнело поздно. Когда море наконец почернело и слилось с небом, будто кто-то опрокинул огромную чернильницу, было уже близко к полуночи. Волны успокоились, ветер ласкал воду, и она тихонько плескалась о борт судна. Где-то в ее темноте, на страшной глубине, плавали, покачиваясь, далекие колючие звезды. Янис снова засыпал, уже не обращая внимания на боль в онемевших за полдня руках и ногах, но из полудремы его вырвали тихие шаги, раздавшиеся на лестнице, ведущей в трюм.
На палубу поднялся доктор Хольм. В свете луны Янису показалось, что морщины на его лице стали глубже, а тени под глазами – темнее. Он подошел совсем близко к мачте и остановился прямо напротив, не проронив ни слова. Обыкновенно он держал спину прямо, но теперь слегка сутулился, не поднимая глаз. Что произошло за эти сутки, что так изменило его?
– Ты!.. – капитан вскинул голову и задохнулся от возмущения. Страшно хотелось пить, голос сорвался, и он вынужден был продолжать уже шепотом. – Бездна, да как ты мог? Почему я сразу не разглядел… Подозревал ведь! А потом думал, что ты погиб. Собака ты, Уолтер Хольм, собака и последний предатель!
– Будь так добр – заткнись, пока не пристрелили нас обоих, – хмуро сказал Уолтер, выслушав все, что капитан о нем думал, а потом осторожно огляделся и извлек из-под полы камзола закупоренную флягу. – Давай, три глотка. Тебе надо согреться.
– Отравить меня хочешь?
– Обязательно, только не сегодня. Доверься мне и пей.
– Черта с два тебе доверять! Да ты… – взвился было Янис, но тут же осекся и умолк: доктор влепил ему пощечину. Не сильно, но стыдно, и ему показалось, будто на голову обрушился ушат ледяной воды, одним махом приведя в чувства. Изумленно моргнув и окончательно стряхнув остатки сна и паники, он пристыженно опустил голову, как мальчишка.
– Успокоился? – прошептал Уолтер. – Наконец-то. А теперь слушай меня внимательно. По их законам судовому врачу предлагают перейти на борт с миром. Да, можно было гордо отказаться и погибнуть на “Исиде”, но зачем?
– Шкуру свою спасаешь? Я от тебя и не ожидал другого! Ты всегда нас сторонился!
– Мне эта жизнь не сдалась ни к черту. Ты сам знаешь, я давно не живу, а существую. И может, был бы рад умереть достойно. Но пока что я нужен здесь. Ни юнга, ни Марта, ни пленные сами о себе не позаботятся. А я в молодости клятву давал. Что никогда не брошу в беде тех, кто нуждается в помощи, чего бы мне это ни стоило. Можешь поливать меня грязью, капитан, но пути назад уже нет.