Гроза над Россией. Повесть о Михаиле Фрунзе
Шрифт:
— Революций не дожидаются — революции совершают, — ответил Фрунзе, перекидывая через плечо двустволку.
Они возвращались с охоты, переполненные каким-то смутным, но бодрящим, светлым ожиданием. Все вокруг было чистым, блистающим, был веселым даже ворон, скользивший между деревьев.
Ссылка и нужда многому научили Фрунзе и Гамбурга: они охотились, ловили рыбу для больных товарищей, даже плотничали, чтобы заработать лишнюю копейку.
В начале войны царское правительство прекратило выдачу скудных средств на содержание ссыльных, и Фрунзе создал нелегальную кассу взаимопомощи для политических, разбросанных по тайге. Осведомители донесли,
Представлялся хороший случай, и Фрунзе сказал Гамбургу:
— Я решил бежать, Иосиф. Сегодня ночью, пока есть возможность.
— Барак обнесен высоким забором. Как через него перебраться? — засомневался Гамбург.
— А вот так...
Они зашептались, обсуждая план побега.
Ночью, когда все спали, Фрунзе, сопровождаемый товарищами, направился к ограде.
— Прощай, друг! Да будь осторожен, не попадись в лапы жандармов, — остерегал Гамбург.
Друзья устроили живую лесенку: по спинам Фрунзе поднялся на забор и прыгнул с саженной высоты. Утром в Иркутске он разыскал явочную квартиру ссыльных большевиков.
— Жандармы сегодня же пойдут по твоему следу. Оставаться в городе нельзя, немедленно уезжай в безопасное место, — посоветовали товарищи.
Вечный ссыльнопоселенец Арсений, он же Михаил Васильевич Фрунзе, исчез, зато в Чите появился дворянин Владимир Василенко. Он поступил статистиком в губернское переселенческое управление.
Новый чиновник оперативно давал подробные сведения о состоянии частных предприятий в Забайкалье, о взаимоотношениях между рабочими и хозяевами. Он дотошно разбирался в таких материях, как прибыль, рента, рыночная стоимость. Управляющий сказал своей юной сотруднице Соне Колтановской:
— Чертовски нравится мне этот Василенко. Он соткан из рассудительности, спокойствия, деловитости. Отличный работник!
— Влюблен в свою статистику, а мужчина, влюбленный только в службу, неинтересен для женщин, — с улыбкой ответила Соня.
Новый сотрудник действительно с рвением принялся за дело. Его видели в Верхнеудинске, на Петровском заводе, за Ингодой-рекой, на золотых приисках. Рабочие слушали правдивые слова о войне, голодных бунтах, антиправительственных мятежах в России. Он, прирожденный агитатор, был везде в своей стихии...
Соня оказалась неправа. Вскоре она сама проявила интерес к новому статистику. Как-то они бродили по берегу только что замерзшей Ингоды.
— О чем я сейчас думаю? — спросил Василенко у девушки.
— Я не угадчица чужих мыслей.
— И не догадаетесь?
— О чем же вы думали?
— Почему все влюбленные вспоминают стихи Пушкина?
— Не знаю. А по-вашему — почему?
— Поэзия всегда или предчувствие, или ожидание, или продолжение любви...
— Вы тоже пишете стихи?
— Поэзия не для меня. Творчество не терпит баловства, оно требует всей жизни. Моя — устремлена к иной цели.
— Не говорите загадками. В вас и так много непонятного.
Соня пригласила его на чай с брусничным вареньем, за чаем рассказала про свое детство и юность.
Ее отец — народоволец Алексей Колтановский — был сослан в Верхнеудинск, там она родилась, росла, училась.
— Отца я вижу редко. Здесь,
— Зато моя жизнь изобилует приключениями. А родился я в Пишпеке, в Небесных горах. Слышали про такие горы?
— Имею о них только географическое представление. Что такое Пишпек?
— Малюсенький кишлак. А отрочество мое прошло в городе Верном, у подножия Заилийского Алатау. В Верном я окончил гимназию, и помог мне в этом Александр Сергеевич Пушкин. Пять лет получал я пушкинскую стипендию и мог спокойно учиться.
— И поэтому, наверное, обожаете Пушкина?
— Обожаю за его стихи. Они навсегда вошли в меня. Если у меня когда-нибудь будет дочка, назову ее Татьяной. В честь пушкинской героини.
— Я хотела б услышать пушкинские стихи...
Он поднялся со стула, лицо его стало серьезным, словно ему предстояло свершить что-то очень важное. Поспешно провел ладонью по волосам.
— Стихи, особенно пушкинские, надо читать стоя. Тогда и сам вырастаешь. Что же прочесть?
— Попробуйте угадать любимые мои строки, — сказала она многозначительно.
— Угадаю не угадаю, а вот в этих строчках, на мой взгляд, вся поэзия любви:
Нет, поминутно видеть вас, Повсюду следовать за вами, Улыбку уст, движенье глаз Ловить влюбленными глазами... И я лишен того: для вас Тащусь повсюду наудачу; Мне дорог день, мне дорог час: А я в напрасной скуке трачу Судьбой отсчитанные дни...— Да, лучше не выразить, — благодарно сказала Соня.
С этого дня она не могла оставаться по вечерам дома и бродила по городу. Курились снегом сопки, раскачивались звенящие от мороза лиственницы. Было тяжко идти против ветра, дующего с вершин хребта Черского, но девушка шагала, словно ввинчиваясь в упругую воздушную стену. Поднялась на берег реки, вышла на Дамскую улицу, застроенную домами, почерневшими от времени и непогоды. Над ними маячила ветхая церквушка, за ней мрачнело здание острога.
Соня всегда волновалась, когда попадала на Дамскую улицу, здесь все казалось историческим. Острог — в нем сидели декабристы. Церковь — они посещали ее. Старенькие дома — они построили их для своих жен, приехавших из России. Даже название улице было дано в честь преданных русских женщин, разделявших печальную судьбу своих мужей.
Соня благоговейно относилась к памяти Волконской и Трубецкой, они были для нее символом женской верности и мужества, победившего все страдания. Она, пожалуй, выдержала бы испытания, если бы рядом с ней был достойный избранник.