Гроза над Россией. Повесть о Михаиле Фрунзе
Шрифт:
В редкие свободные от дел часы у Фрунзе собирались его друзья. Он умел поговорить не только на военные темы, но и о музыке, литературе, особенно о поэзии.
Софья Алексеевна угощала гостей морковным кофе без сахара, картошкой в мундире, иногда, как роскошь, подавала полбенную кашицу. Гости приносили хлебные пайки и незаметно оставляли их на кухне: вязкий, как чернозем, хлеб становился лакомством.
Был поздний вечер тридцатого августа, тихий, грустный, предосенний; с берез уже осыпались листья, осинки дрожали золотистыми кострами, галки носились хлопьями черного пепла. В этот вечер к Фрунзе пришли Дмитрий Фурманов, Александр Воронский и Иосиф Гамбург. Фурманов сел на
Зазвонил телефон, Фрунзе снял трубку:
— Слушаю. Да, это я. Вызывает Москва? — Он плотнее прижал трубку к уху. — Москва, Москва? Что вы сказали? Да не может быть!
Он вскочил, опрокинул стул, лицо его сразу окаменело, губы сжались.
— Сегодня эсерка-террористка Каплан стреляла в Ленина отравленными пулями. Придется нашу беседу прервать. Покушение на Ленина... это, это... — Он не мог подыскать слов для выражения мысли: гнев, возмущение и тревога за жизнь Ленина овладели им.
Ночью, после нового телефонного разговора с Москвой, он сказал жене, что Ленин ранен очень тяжело, но есть все-таки надежда на выздоровление.
Он сел за стол, уперся локтями в столешницу, положил на скрещенные пальцы подбородок. Задумался.
Бывают такие минуты, когда человек, размышляя, как бы подводит незримую черту в своей жизни. Как жил, что сделал, что еще может сделать. Вот он свою жизнь посвятил революционной работе. Создавал рабочие кружки, дрался на баррикадах, проводил забастовки, сидел в камере смертников, пропагандировал марксизм среди царских солдат. Как революционер-большевик формировался под влиянием Ленина.
«Хорошему стратегу в политике надо иметь особые качества, — думал Фрунзе. — Самые важные из них — интуиция, способность быстро разбираться во всей сложности явлений, останавливаться на самом главном и разрабатывать план борьбы уже на его основе. Ленин в совершенстве обладает такой интуицией, его оценки грядущих событий, его прогнозы отличаются глубиной и прозорливостью. Ленинская стратегия и тактика революции вытекают из определенной оценки момента, из политической обстановки и перспектив ее развития. Это тактика борьбы рабочего класса за гегемонию над буржуазией». Сегодня, в эти трагические часы истории, он, Фрунзе, особенно отчетливо понимал, что только с помощью ленинской стратегии и тактики возможно победить врагов революции. «Что бы ни случилось завтра, кем бы ни стал — военным ли, партийным ли работником, у Ленина я буду черпать силу и вдохновение...»
Над городом — последнее летнее утро с красными пятнами зари, поникшими деревьями, лужами после ночного дождя. Фрунзе на цыпочках, чтобы не разбудить жену, вышел из квартиры и заспешил на телеграф...
Декабрьская метель гремела жестью крыш, заламывала обледенелые сучья, снежные хлопья врывались в окна вокзалов, обхлестывали памятники, голые бульвары, бесконечные очереди у хлебных лавок. Сквозь белые вихри проглядывали с фанерных щитов плакаты. «Все на Колчака!» — кричали саженной высоты лозунги, выбегая из снежной круговерти и тотчас проваливаясь в нее. В рёве метели, стоне деревьев, лязге водосточных труб жили и боль и тоска; казалось, природа, как и люди, утратила покой.
Михаил Фрунзе вышел из дверей Центрального Комитета, ветер распахнул полы шинели, ледяные иголки ударили в лицо, но метель сразу и освежила его. Засунув руки в карманы, наклонившись вперед, он зашагал по улице, думая о новой, сложной, опасной работе. О той самой, о которой мечтал, — с оружием
Он шел, не замечая, как стихает ветер, как в развалах туч появляется остекленевшее небо. Шел, захваченный ожиданием новых серьезных перемен в своей жизни: уже сейчас что-то решительно изменилось в нем, и это «что-то» было ответственностью перед революцией. Немало сил отдал он ее приближению. Он обладал творческой силой для воплощения революционных идей в действительность, и поэзия жизни была для него важнее поэзии духа. Ему уже мало тех поразительных слов, которые с юных лет обжигали душу: «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые!» В роковые минуты надо драться за свободу и жизнь. Теперь не Тютчев, а Гёте нужнее ему: «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой!» Такие слова можно начертать на знаменах войск, идущих на поля сражений. Новая армия защищает новое общество, в котором мир и добро равноценны солнцу и хлебу. И свободе!
В одном из самых больших залов Иваново-Вознесенска сошлись на митинг рабочие, партийные, советские деятели. В пестрой толпе Дмитрий Фурманов видел возбужденные лица Александра Воронского, Павла Батурина, Иосифа Гамбурга и, как все, нетерпеливо ждал Фрунзе.
Он появился, одетый в кожаную походную куртку, положил ладони на край трибуны, спокойными глазами обвел встревоженных, напряженных людей.
— Российской революции угрожает новая опасность, идущая с востока. От этой опасности нас не спасут никакие мирные договоры, ни уступчивость и миролюбие. Для нас теперь выход только один — немедленная и энергичная деятельность по укреплению вооруженных сил. Мы должны быть сильны, чтобы с нами считались...
Фурманов весь обратился в слух, и время приобрело для него новое измерение, и вес, и ту особую значимость, которую особенно остро воспринимают увлекающиеся натуры.
— Контрреволюция собрала все силы, чтобы с помощью интервентов задушить нашу власть, — продолжал Фрунзе. — Колчак надеется восстановить царские времена; пулю, петлю, голод мобилизовал он на усмирение народа, но забыл, что можно временно подчинить часть народа, нельзя победить весь народ, который не желает белых и поддерживает красных. Нас поддерживает...
Ровный голос нового командарма зазвенел, бледное лицо покраснело, на лбу прорезалась морщина, он словно вырос и преобразился. «Теперь говорит уже не оратор, а воин», — подумал Фурманов.
— Никогда еще не было нам так тяжело, как в эти дни, но мы должны выстоять. Мы обязаны выстоять! Положение совершенно исключительное, и надо немедленно поднять дух Красной Армии — вот что надо! Центральный Комитет партии объявил партийную мобилизацию. «Коммунисты — на фронт!» — этот лозунг станет нашим знаменем... — Фрунзе прервал речь; притихший зал следил за каждым его жестом. — Нам же, иванововознесенцам, победа над Колчаком особенно необходима. Сокрушив его армии, мы пробьем дорогу к туркестанскому хлопку, без которого мертвы корпуса наших фабрик. Предлагаю создать Иваново-вознесенский рабочий полк и, не теряя времени, направить его на Восточный фронт, — заключил Фрунзе короткую свою речь.
Вечером Фурманов увидел у здания губкома партии длинную очередь: коммунисты и беспартийные рабочие требовали их отправки на фронт. Ветер трепал красное полотнище с призывом: «Записывайтесь в отряд товарища Фрунзе!» Знакомый ткач остановил Фурманова и, дергая за рукав полушубка, умолял:
— Помоги, Митяй, записаться в отряд.
— В очереди не хочешь постоять? — пошутил Фурманов.
— Уже отстоял часа четыре. Не берут: нельзя, дескать, всех послать, кто же армию снабжать станет. В порядке партийной дисциплины оставляют в тылу, ну что ты скажешь...