Гроза над Россией. Повесть о Михаиле Фрунзе
Шрифт:
— А в Петрограде голод...
— А мужики травят хлеб на самогон...
В зал вошел председатель губчека Капустин. Комиссары повернулись к вошедшему: своим форсистым видом он разительно отличался от них. Над хромовыми желтыми сапогами пузырились малинового цвета галифе, зеленая гимнастерка, перетянутая офицерскими ремнями, подчеркивала и без того узкую талию, черные усики были воинственно вздернуты. Тонкоскулый, долговязый, Капустин казался моложе своих двадцати пяти лет.
— Явился наконец-то, — сказал
— Капитан Андерс ничего не говорит. При обыске у него нашли план особняка купца Ипатьева в Екатеринбурге, где содержится царь, — ответил Капустин, слегка заикаясь и грассируя.
— А что, если капитан — участник нового заговора? — опять спросил Попов. — Сколько уже было этих заговоров по освобождению Николая Второго...
— Андерс признался только в том, что был связан с немецким послом Мирбахом.
— Почему «был»? — спросил Урановский.
— Мирбах-то убит. Андерсу даже выгодно признаться в связях с мертвецом. Улик-то нет.
— У врагов наших найдутся покровители.
— Сегодня какое число? — неожиданно спросил Южаков.
— Семнадцатое июля. А что?
— Да просто забыл число. А вот с капитаном Андерсом я уже сталкивался: хитрый, умный офицер. У ревкома есть какие-нибудь сведения о положении в Екатеринбурге?
— Город объявлен на чрезвычайном положении. Белые уже в ста верстах от Екатеринбурга. Я говорил ночью по прямому проводу с председателем Екатеринбургской губчека, у них началась эвакуация учреждений, — возможно, в Вятку будет перевезен царь и его семейство, — ответил Попов.
— Выступления местных монархистов надо ждать в любое время, — напомнил комиссар юстиции.
— Если так, я жду приказа, — обратился Южаков к председателю ревкома. — Дайте приказ — и я ликвидирую заговорщиков.
— Отправляйся в Филейский монастырь, арестуй князей Романовых, всех подозрительных лиц, которые там окажутся, — согласился Попов, вставая со стула и застегивая на все пуговицы поддевку.
Из окон особняка открывался широкий вид на Вятку, на сосновые боры, уходившие к горизонту. Зеленые по берегам реки, они постепенно синели, а там, где сливались с небом, стояла желтая дымка. Под крутояром шла непрестанная утренняя игра солнца и речной воды.
Южаков, опершись локтями на подоконник, любовался ландшафтом незнакомого края, его первозданной мощью и красотой.
— Так ты не ухватил епископа за бороду? Фу ты, черт, царского советчика — и за бороду! Нехорошо было бы, — рассмеялся Попов, выслушав рассказ об аресте епископа и князей. — А как вели себя князья?
— С достоинством, ничего не скажешь. Когда объявили, что арестованы, стали одеваться. На меня даже не посмотрели. Есть в них что-то, в этих аристократах,
— Скоро начнется заседание ревкома? — спросил вошедший Капустин.
— Уже начинаем.
— Мой вопрос прошу решить вне очереди. Что делать с арестованным Андерсом?
— К стенке этого монархиста! — крикнул Урановский.
— Больно ты скор на расправу. «К стенке», «в расход» — только и слышишь. Речь-то идет о человеческой голове, — стараясь быть спокойным, но голосом выдавая волнение, возразил Южаков.
— Речь о голове врага революции, а такие головы под топор...
— Кем бы ни был Андерс, мы не имеем права легкомысленно решать его судьбу, — запротестовал Попов.
— От мягкотелости и слюнтяйства погибла не одна революция. Не играйте в благородных рыцарей, не будьте донкихотами, — комиссар юстиции сердито проскрипел стулом.
— Расстреливать без следствия, без суда? Не выслушав обвиняемого? Так честные люди не поступают, не должны поступать. Не имеют права, — возмутился Южаков.
— Довольно спорить. Приведите сюда Андерса! — приказал Попов и, сняв очки и держа на отлете хрупкие, как стрекозиные крылышки, стекла, сощурился на окно, ослепленное солнцем.
Ввели арестованного, Южаков сразу узнал капитана: даже заросший и грязный, он не потерял своего бравого вида.
— По законам революции ваша деятельность карается расстрелом. Вы знали об этом? — спросил Попов.
Красные пятна выступили на скулах Андерса, и он ответил:
— Да, конечно. Но прошу учесть: я никого не убивал, ничего не поджигал.
— Капитан Андерс, нам уже приходилось встречаться, вы узнаете меня? — спросил Южаков. — Как участника заговора Корнилова я арестовал вас и отправил в тюрьму. Помните?
— Помню и узнаю...
— Кто освободил вас тогда?
— Мы сами бежали.
— Кто это «мы»?
— Генералы Корнилов, Деникин, приближенные к ним офицеры.
— Я пытался арестовать вас в Гатчине, но вы успели скрыться. Куда вы исчезли из Питера?
— Я переехал в Москву. Жил тихо. — Взглядом, полным надежды, Андерс обвел членов ревкома.
— Где гарантия, что не будете участвовать в новых антисоветских заговорах? — спросил Попов.
— Ничего у меня нет, кроме честного слова...
— Капитан Андерс! Вы зря рисковали и старались. В ночь на семнадцатое июля в Екатеринбурге расстрелян Николай Второй и его семейство...
Андерс, прислонившись к стене, смотрел на членов ревкома пустыми, погасшими глазами.
— Я думаю, капитана можно отпустить на все четыре стороны под честное слово, — заключил Попов.
Андерс вышел из кабинета. Члены ревкома тушили цигарки, раскладывали блокноты.
Попов, откинув ладонью длинные волосы, заговорил о самом главном, что в этот час волновало всех.