Гроза над Россией. Повесть о Михаиле Фрунзе
Шрифт:
Ханжин в бессильной злобе приказал истребить всех жителей, помогающих красным.
Под Бугульмой ему пришлось перегруппировать свои силы и сократить линию фронта. Второй и Третий корпуса расположились полукругом на подступах к Бугульме.
В то же время на станцию Белебей начали прибывать авангардные части Волжского корпуса генерала Каппеля. Колчак и Ханжин возлагали особые надежды на этот корпус, состоявший наполовину из офицерских батальонов. Опытные в военном деле офицеры пылали лютой ненавистью к большевикам. Отлично вооруженные американцами, одетые в английские мундиры, они поклялись или уничтожить красных, или сложить
В те же дни атаман Дутов окружил Уральск. Четвертая армия, оборонявшая город, оказалась в осаде, связи ее с Южной группой прервались. Дутов поднимал антисоветские мятежи в окрестных казачьих станицах, подсылал провокаторов в осажденный Уральск.
У Четвертой армии не хватало сил разорвать блокаду и выйти из окружения.
В эти тяжелые часы защитники Уральска получили ободряющую радиограмму Фрунзе: «Привет вам, товарищи! Будьте спокойны и тверды. Помощь вам идет. Враг на уфимском направлении разбит, Оренбург надежно в наших руках. В ближайшие недели уральской контрреволюции будет нанесен последний, сокрушающий удар».
Между тем сам он продолжал уничтожение главной группировки противника. Добить Западную армию генерала Ханжина стало насущной целью, но для этого необходимо было ликвидировать корпус Каппеля, разгромить группу Войцеховского под Бугульмой.
— Буря и натиск, натиск и буря! Не дать противнику собрать силы, передохнуть, опомниться, — повторял он Куйбышеву, Новицкому, командарму Тухачевскому, начдиву Чапаеву.
Для своенравного Чапаева, пренебрежительно относившегося к высшему командованию, Фрунзе стал непререкаемым авторитетом. И Фрунзе поверил в его талант, поручал ему ответственные боевые операции и не угрозой, а веселыми шутками, умным словом развенчивал его сумасбродные выходки; Фрунзе поднимал Чапаева в его же собственных глазах, и это благотворно воздействовало на необузданный характер начдива. Чапаев становился спокойнее, уравновешеннее, и все чаще слышал от него комиссар Фурманов: «Как скажет Фрунзе — так и будет».
Двенадцатого мая Чапаев подошел к степной речке Узень; на противоположном берегу виднелись авангардные части Каппеля. Чапаев хотел немедленно атаковать противника, но получил приказ из штаба армии расположиться на отдых.
— Что за болваны эти штабисты! Какой дурак дремлет в минуты атаки! Им, видите ли, отдых понадобился, а я не устал, — кипятился он. — Врага надо бить по башке, пока стоит, а потом по спине — когда побежит. А Чапаев сиди у речки да покуривай?
— Постой, не кипятись, Василий Иванович, — уговаривал Фурманов. — Ты отвечаешь только за дивизию, у штаба свои оперативные расчеты.
— Ты, комиссар, не встревай не в свое дело! Сказано — не лезь, следовано, не лезь...
— Как так «не лезь»? Я комиссар!
— А я командир, и если будешь совать нос куда не следовано...
— Тогда что? — воспламенился Фурманов.
— Поставлю к стенке и распылю твою чернильную душу! — Чапаев выдернул из кобуры пистолет.
— Ты меня?
— Я тебя!..
Рассудительного Фурманова словно подменили: он тоже выхватил наган. Так и стояли они друг против друга, и ничего, казалось, не осталось от их дружбы.
Первым опомнился Фурманов: спрятав револьвер в кобуру, он зашагал в штаб Кутякова. «Черт меня дернул подзадорить Чапая. Он
Он вошел в палатку Кутякова.
— Что это с вами? — спросил комбриг. — На вас лица нет.
Фурманов не успел ответить, в палатку влетел Чапаев.
— Твоя бандура в порядке? Тогда передай телеграмму на имя Фрунзе: «Слагаю с себя обязанности начдива. Выезжаю для личного доклада». Подпись — Чапаев...
— Да что произошло? Нельзя ж передавать такое командарму! — запротестовал Кутяков.
— Ванька, не рассусоливай!
Кутяков глянул на телеграфиста, и тот отстукал злополучную телеграмму.
— Вот и все, — мрачно сказал Чапаев.
— Нет, не все! Теперь передайте мою телеграмму, — заговорил Фурманов, — «Командарму Фрунзе. Прошу не принимать всерьез телеграмму Чапаева, не разрешать ему выезд в штаб армии. Приедем вместе, доложу суть дела. Комиссар Фурманов».
Чапаев резко повернулся на каблуках, цепляясь саблей за полотно палатки, позванивая шпорами, вышел.
— Какая муха вас укусила? — осторожно спросил Кутяков.
— Ты же знаешь Чапая. Я слово — он два, я два — он четыре, и пошла писать губерния... Даже за наганы хватались.
— Понимаю, понимаю. Чапаев — огонь, но вы-то, вы-то, комиссар... Мы же вас образцом спокойствия и выдержки почитаем, как же вы-то?..
— Сорвался, не выдержал, теперь самому противна вздорная ссора. Ну да Чапай отходчив, а я первый протяну ему руку.
Через несколько часов Кутяков принес Чапаеву и Фурманову ответ. Фрунзе запрещал обоим приезжать в штаб до особого вызова.
Чапаев и Фурманов не знали причин неожиданной задержки наступления на Белебей.
А случилось вот что.
В самый разгар наступления Троцкий снял с поста командующего Восточным фронтом Каменева и назначил нового — бывшего генерала Александра Александровича Самойло.
Ему уже шел шестой десяток, и он любил с элегической грустью говорить о самом себе: «В открытый океан на тысяче парусов несется юноша, тихо на уцелевшем челне тащится в гавань старик».
В полушутливом-полусерьезном повторении шиллеровских строк скрывался глубинный смысл: генерал Самойло понимал всю нелепость своего назначения. «Как можно в критический момент боевых действий снимать с поста командующего, держащего в руках все нити управления фронтом? — записал он в дневнике. — Я не в курсе событий, происходящих на фронте, не знаю ни войск, ни начальников, ни будущих своих сотрудников. Да и назначение мое незаконно: замещать командующего может только начальник фронтового штаба. Нет, положительно надо отказаться от такого предложения».
Недолго раздумывая, Самойло вызвал к прямому проводу начальника штаба Восточного фронта Лебедева и заявил, что в случае смены Каменева весь состав Реввоенсовета фронта откажется от своих должностей. Сам он тоже отклонил предложение Троцкого, но тот категорически потребовал подчиниться его приказу.
И Самойло пришлось подчиниться: он сдал командование Северным фронтом и приехал в Симбирск. Исполнительный, далекий от хитросплетений политики, он получил от Троцкого четкую директиву — перенести центр военных действий с юга на север, против Северной армии противника. Эта директива разрушала планы Фрунзе по уничтожению Западной армии Ханжина.