«Гроза» в зените
Шрифт:
Богданов сидел в светлице, уронив руки и голову на стол. Восковая кожа и кружащиеся над ветераном мухи были красноречивее любых слов. Мэл хотел закричать, но крик застрял в горле. От вброса адреналина на секунду потемнело в глазах. Кровь тяжело застучала в висках.
Под рукой Богданова белел листок бумаги. На трясущихся ногах юноша приблизился к столу. Листка оказалось даже два. На одном был отпечатан машинописный текст, начинавшийся со слова «ПОВЕСТКА», но внимание Скворешникова сразу привлек второй, чуть измятый. Мэл потянулся, задыхаясь от нахлынувшего отчаяния, вытащил листок из-под мертвой руки и прочитал:
«мальчик
прости меня нет сил
сердце разрывается
больно боль
книгу подарок
уезжай столица куру узнай
твое место
помни»
От слез всё поплыло вокруг. Мэл выпустил листок, и тот плавно скользнул по воздуху через
Помни… Он будет помнить…
Движимый наитием, Мэл шагнул к книжному стеллажу, быстро нашел нужный том, вытащил, встряхнул его. Фотокарточка оказалась на месте. Юноша схватил ее, перепрятал в роман Жюля Верна и, не оглядываясь, бросился вон.
Так Богданов ушел из жизни Скворешникова. В память о нем остались книга о полете в космос, старая фотография с подводником Юрием Гагаровым и новые записи в «левой» тетрадке.
3. Училка любви
Время сглаживает остроту сильных переживаний. А множество повседневных забот заслоняет неуверенный рисунок мечты.
Когда Мэл Скворешников подошел к первому значимому возрастному рубежу в шестнадцать лет, он почти не вспоминал о загадочном ветеране и своих детских фантазиях, связанных с полетами в небо и на Луну. Лишь изредка, роясь в столе, он натыкался на тетрадку в черной обложке и с теплым чувством листал ее.
Молодой человек уже окончательно определился с жизненным выбором, решив стать боевым акванавтом, в худшем случае - гражданским водолазом. Ведь это действительно престижно, девчонки обожают ребят в белоснежных парадных кителях, а уж сколько захватывающих экзотических приключений обещают походы в дальние страны и погружения в неизведанные глубины. Тем более что Мэл следил за новостями, почитывал журнал «Техника юным» и знал, каких успехов добились океанология и акванавтика. На верфях Союза в обилии строились батискафы и мезоскафы, батисферы и гидростаты, ныряющие блюдца и малые субмарины, атомные и дизельные подводные лодки. На воде и под водой вырастали целые города - гидрополисы, а число их жителей перевалило уже за миллион. Благодаря быстро совершенствующимся технологиям освоения несметных богатств шельфа, бурно развивались принципиально новые направления энергетики и аграрной промышленности. Появились волнорезные электростанции, а китов не только гарпунили, но и пытались разводить и пасти. В больших объемах добывался сикрит - «морской» бетон, гораздо более плотный и прочный, чем обычный. Шла уже речь о промышленной добыче скопившегося на океанском дне гидрата метана, который мог бы покрыть потребности Союза в энергии на столетия вперед. Для этого необходимо было возвести десятки подводных комплексов - авторы «Техники юным» писали о грядущей комсомольской стройке, которая по масштабам должна была превзойти все подобные стройки двадцатого века. Мифический капитан Немо, узнай он о подобных планах освоения глубин, удавился бы от зависти.
Не приходилось скучать и боевым акванавтам. Если Средиземное море и проливы после третьей войны полностью контролировались советским флотом, то на Балтике сохранялась напряженная обстановка. Во главе Финляндии стояло социалистическое правительство, поддерживающее дружественный нейтралитет. Но оставались еще Швеция с ее имперскими амбициями и враждебные Норвегия с Данией, которых наускивали и вооружали англосаксы, окопавшиеся на Британских островах. На Дальнем Востоке положение тоже пока не выглядело блестящим. Япония так не подписала мирный договор, а, наоборот, превратилась в форпост американской агрессии. Тихий океан бороздили сотни субмарин, и постоянно сохранялась угроза высадки морского десанта. По этой причине Советскому Союзу приходилось держать огромные армии в Корее и погруженном в хаос бесконечной гражданской войны Китае. В Африке тоже творились интересные дела, но советское присутствие там ограничивалось базами в Эфиопии и Сомали, на остальной территории «черного» континента царило варварство, и только кое-где теплились отдельные огоньки цивилизации, поддерживаемые немецкими колонистами, бежавшими из Европы.
Потребность в молодых офицерах и специалистах была высока как никогда, а потому Скворешникову в рамках сделанного выбора не приходилось переживать о будущем, он демонстрировал отличные показатели по кружку юных водолазов, выбился в десятку лучших ныряльщиков Городского водного клуба, а значит, мог надеяться получить целевое направление хоть в калужское училище, хоть в столичную академию. Но тут судьба подбросила ему очередной сюрприз.
Во время первого досконального медицинского осмотра в стенах военкомата - а его нужно было пройти не только для получения приписного
Вердикт врачей выбил Мэла из колеи. Целую неделю он не находил себя места. А самое паршивое, что новость мигом распространилась по клубу, наставники и одногруппники даже не пытались скрыть сочувственную жалость, а кто-то ведь из тех, кого Скворешников обошел по зачетам ДОСААФ, небось, еще и радовался втихаря.
Выход подсказала классная Аква Матвеевна.
«Не расстраивайся, Мэл, - посоветовала она.
– Не всем же водолазами быть, в самом деле. Есть много других интересных профессий. Если тебя так к морю тянет, то заканчивай десятилетку и поступай в хороший столичный вуз. Есть, например, Институт океанологии и океанографии. Закончишь на пятерки, туда тебя без экзаменов примут».
Скворешников так и поступил, благо новый выбор одобрила мать. Забросил клуб и подналег на точные науки. Золотую медаль на выпуске, правда, не получил - плохо давались литература и английский язык, - но во всём остальном превзошел ожидания учителей.
После выпускного, получив аттестат и направление, Скворешников собрался в столицу. Уезжал он туда в гордом одиночестве - друзья по школе предпочли осесть поближе к дому. Мать не стала устраивать торжественных проводов, приготовила обычный ужин, собрала необходимые в дороге вещи, дала денег, всплакнула. Сидя за столом, вяло ковыряя вареную курицу и вспоминая перипетии своей жизни в Калуге, Мэл думал о том, что ему хотелось бы захватить на память о родном городе. Память… Слово зацепилось и вызвало неожиданно бурный всплеск эмоций, потянув за собой другие слова: книга, подарок, уезжай, столица, узнай, твое место, помни.
Мэл встрепенулся, встал из-за стола и под вопросительным взглядом матери отправился к себе в комнату. К счастью, он не имел склонности к разгильдяйству, а потому нашел искомое именно там, где видел в последний раз. Романы Жюля Верна о полете вокруг Луны и таинственном острове стояли во втором ряду на полке, зажатые географическим атласом и книгой Кусто «В мире безмолвия». А «левая» тетрадка в черной обложке обнаружилась в ящике письменного стола. Из Жюля Верна снова вывалилась спрятанная в нем фотография с улыбающимся подводником Гагаровым. Скворешников взял ее и переложил в тетрадку - так ему почему-то показалось логичнее. Он подумал, что никогда теперь не станет таким же секретным рекордсменом, как Гагаров, но зато сможет стать таким же инженером, как Богданов. Может быть, даже удастся реализовать то, о чем они говорили когда-то. Построить лунную пушку или небесный «планёр». Правильный совет дал Богданов перед смертью. Там мое место. Ведь в столице всё по-другому: там есть самые передовые технологии и знающие люди. Если что они помогут обойти возникшие проблемы, подскажут, куда копать. И книги, и тетрадку, и фотографию Скворешников захватил с собой.
В столицу пришлось ехать через Москву - прямую железную дорогу из Калуги так и не построили. В двенадцати километрах от города имелась узловая станция Калуга-два, но через нее поезда уходили на Киев и Одессу.
Выехал Мэл рано утром в общем вагоне. Поезд тащился до Москвы почти восемь часов, и когда Скворешников ступил на перрон Киевского вокзала, было совсем светло. Он хотел остановиться, вдохнуть полной грудью московский воздух, ведь впервые за свою жизнь оказался в крупнейшем городе Союза, но тут его подтолкнули в спину, стиснули с трех сторон, и толпа пассажиров понесла молодого человека к зданию вокзала. Там ему всё-таки удалось вырваться, и он огляделся, пытаясь сориентироваться в этой толкучке. Помещение было непривычно огромным, но впечатление портили длинные дощатые перегородки, которые разделяли его на множество секторов. На перегородках висели агитационные плакаты со знакомыми лозунгами: «Экономика должна быть экономной!», «Миру - мир!», «Береги хлеб смолоду!» - и указатели. Основной поток пассажиров двигался по направлению, обозначенному как «Выход в город и к автобусной станции», но Мэл знал, что ему нужно перейти на платформу пригородных поездов. Своим беспомощным видом провинциала он привлек внимание дежурного милиционера в отутюженной синей форме - тот подошел, козырнул, представился и поинтересовался, что именно молодой человек ищет. Пришлось воспользоваться любезной подсказкой органов правопорядка, после чего Мэл ввинтился в новую разношерстую толпу, всё еще потрясенный таким количеством народа, - показалось на мгновение, что здесь, на Киевском вокзале, собрался весь Советский Союз.