Гроза зреет в тишине
Шрифт:
— Встретимся на аэродроме.
— Есть!
С ловкостью кадровых сержантов Галькевич и Шаповалов повернулись кругом, но Кремнев тут же позвал Галькевича.
— Минутку, — сказал он и, торопливо расстегнув планшет, достал четыре зеленых кубика. — Вот, держи.
— Мне? — Обветренное лицо Галькевича порозовело.
— Тебе-тебе! Лейтенант. Только что пришел приказ. Сам читал. Поздравляю и бегу.
— Подождите. А Шаповалову?
— Пока нет.
Галькевич с удивлением посмотрел на командира. И его, Левона Галькевича, и старшего сержанта Михаила Шаповалова в один и тот же день, месяца два назад, утвердили командирами взводов.
— Я не думаю, чтобы Шаповалову отказали, — застегивая планшет, тихо заметил Кремнев. — У парня — высшее образование, высокие награды, да и знают его не только в нашей дивизии. Просто фамилия его на «ша», а в штабах перегрузка... Ну, я пошел. Заходи вечером ко мне в землянку, вместе поужинаем.
Кремнев пожал Галькевичу руку и, оглядевшись, как бы соображая, по какой тропинке будет ближе к штабу, свернул в чащу. А растерянный Галькевич еще долго смотрел на зеленые кубики, тускло блестевшие на его широкой шершавой ладони. Потом поднял голову и обвел глазами поляну.
Над поляной по-прежнему кружились желтые листья, — последние листья осени 1942 года. Будто ржавые осколки, падали они на землю, исчезали в рыжей, как и они сами, траве...
III
Старенький, потрепанный в боях самолет так долго бежал по широкому полю, что в голове у Кремнева возникла смешная мысль: не собирается ли этот двухкрылый тарантас скакать на своих резиновых колесах до самого Лосиного острова, туда, где спецгруппа проводила теперь занятия по особой программе? Но, сделав, как видно, последнее усилие, самолет вдруг оторвался от земли, закачался с крыла на крыло и, видимо, обрадовавшись, что снова увидит небо, начал набирать высоту. И когда Кремнев, прервав свои мысли, посмотрел в окошко, то ощутил в сердце неприятный холодок. Земля, по которой он легко ходил двадцать восемь лет и которую он привык всегда ощущать под ногами, была теперь далеко-далеко внизу, — так далеко, что домики села, над которым они летели, казались ему обыкновенными спичечными коробками.
«Ч-черт возьми! И с такой высоты надо...»
Кремнев передернул плечами, отвернулся от окна. По его спине, от пояса к шее, медленно ползли холодные мурашки, а сердце билось короткими неровными толчками, — билось так сильно и громко, что капитану показалось, что эти толчки слышат все. Он беспокойно задвигался, словно хотел поудобней устроиться на узенькой жесткой скамейке, украдкой взглянул на разведчиков.
Десять человек стояли и сидели молча, и в глазах у каждого — тревога, напряженное ожидание и плохо скрываемый страх. Только один человек — пожилой старшина, с солидным брюшком, чувствовал себя в самолете так, будто у него под ногами пол собственной квартиры. Он спокойно листал какой-то толстый замусоленный журнал да изредка бросал на притихших разведчиков насмешливые взгляды.
Это был инструктор парашютного спорта. Два дня он знакомил разведчиков с устройством парашюта, терпеливо объяснял каждому, какая это отличная вещь — белый шелковый зонт. Теперь он вез их куда-то за Волгу, чтобы доказать им это на практике.
...Первый прыжок с парашютом!.. С такой высоты!..
Кремнев снова
— Эй, Ахмет, ты спишь? — неожиданно нарушил мысли Кремнева голос Алеши Крючка.
— Нет, — неохотно отозвался Аимбетов.
— Подвинься ближе, что-то скажу.
— Ну, что скажешь? — доверительно наклонившись, спросил Аимбетов.
— Знаешь ли ты, Ахметка, что будет с тобой, если вдруг не раскроется твой парашют?
Глаза Аимбетова мгновенно сделались большими — даже изменился их цвет: вместо черных стали какими-то темно-золотистыми. Он испуганно ощупал рукой парашют и растерянно оглянулся, будто просил помощи.
— А вот что станется с тобой, милый мой Ахмет, — тем временем сочувственно шептал Алеша. — Полетишь ты птичкой на луг, а попадешь прямёхонько в рай...
— Подготовиться! — послышался спокойный голос инструктора, Кремнев вдруг заметил, как все разведчики, будто по команде, взглянули на него. Под этими взглядами капитан неожиданно почувствовал, что ноги у него отнялись и он не может сдвинуться с места.
«Баба! Слюнтяй! — про себя выругался он и рывком оторвался от лавки. — Ты прыгнешь первым, и только первым!..»
— Вам лучше последним, — будто разгадав намерение капитана, сказал инструктор и, наклонившись к его уху, тихо добавил: — Первый прыжок, и люди могут меня не послушаться. Понимаете? Заминочка получится.
Кремнев искоса взглянул на инструктора, хотел ему возразить, но передумал и стал с ним рядом.
Накренившись на левое крыло, самолет легко пошел на первый круг. Инструктор посмотрел на часы, кивнул капитану головой: пора.
— Ну, хлопцы, кто первый? — как можно веселей, крикнул Кремнев.
Все переглянулись и... остались стоять неподвижно.
— Товарищи, товарищи, быстрей! — забеспокоился инструктор.
— Эх, лететь в пропасть, так вниз головой, — неожиданно воскликнул Шаповалов и, сложив над головой руки, прыгнул за борт самолета, прыгнул так просто и легко, как, наверно, когда-то прыгал с крутого берега в бурное течение родного Енисея.
Какое-то мгновение все стояли, оцепеневшие, потом кто-то радостно крикнул:
— Раскрылся? Раскрылся?
Разведчики припали к окнам.
Сбоку и ниже самолета, в чистом, как родниковая вода, воздухе спокойно и величаво плыл ослепительно белый зонт парашюта. А под ним, словно маятник, раскачивался маленький Михаил Шаповалов и, как показалось всем, призывно махал рукой...
На шестом повороте за борт самолета выбросился капитан Кремнев.
Качаясь на прочных стропах парашюта, он взволнованно глядел на широкий приволжский луг. Там, далеко внизу, на еще зеленоватой траве, отчетливо виднелись одиннадцать белых пятен. Скупое осеннее солнце освещало луг, и эти пятна казались ему белыми цветами, что неожиданно расцвели на крутых берегах великой русской реки. И тот отвратительный цепкий страх, который еще минуту назад леденил ему сердце, исчез. И — Кремнев теперь в это твердо верил — больше никогда не вернется. Даже тогда, когда настанет время ступить за борт самолета, чтобы очутиться уже где-то далеко-далеко от этих мест...