Гроздья гнева
Шрифт:
Мать видела, как его силуэт слился с темнотой и исчез в кустарнике на берегу.
— Господи! Хоть бы хуже не было, — сказала она.
Эл спросил:
— Назад поедем?
— Да, — ответил отец.
— Только помедленнее, — сказала мать. — Я хочу найти ту трубу, про которую он говорил. Не прозевать бы ее.
Эл долго разворачивался на узкой дороге, прежде чем повернуть машину назад. Он медленно повел ее к товарным вагонам. Огоньки фар выхватывали из темноты сходни у высоких дверей. В вагонах было темно. Кругом стояла тишина. Эл
— Вы с дядей Джоном лезьте наверх, — сказал он Розе Сарона. — А я буду спать в кабине.
Дядя Джон помог Розе взобраться на грузовик. Мать сдвинула посуду. Все улеглись у заднего борта, тесно один к другому.
В одном из вагонов, судорожно всхлипывая, закатился ребенок. На дорогу выбежала собака — она принюхивалась к следам и, поравнявшись с грузовиком Джоудов, медленно обошла его. От речки доносилось тихое журчанье воды.
Глава двадцать седьмая
Требуются Сборщики Хлопка — плакаты вдоль дорог, листки — оранжевые листки: Требуются Сборщики Хлопка.
Тут написано, куда ехать: вон по этой дороге.
Темно-зеленые стволы становятся деревянистыми, створки коробочек цепко держат белый сырец, выпирающий наружу, точно кукурузное зерно.
Нам бы только дорваться до этих коробочек. Тронуть их осторожно, кончиками пальцев.
Я быстро собираю.
Вон с кем надо говорить — пошли.
Я на сбор хлопка.
Холщовый мешок есть?
Да нет…
За мешок — доллар. Вычтем из получки за первые полтораста фунтов. Первый сбор с поля восемьдесят центов за сто фунтов. Второй сбор — девяносто. Получай мешок. С тебя доллар. Если сейчас денег нет, вычтем из получки за первые полтораста фунтов. Это по-божески, сам понимаешь.
Конечно, по-божески. Хороший холщовый мешок, его хватит на весь сезон. А когда изорвется снизу, можно перевернуть другим концом. Этот конец зашьешь. Рваный разрежешь. А когда разорвутся оба конца — середка-то останется! Хорошая холстина пойдет на трусики. Или на ночную рубашку. Да что там говорить, холщовый мешок — это вещь.
Привяжи его к поясу. Оседлай его, волочи за собой между ногами. Сначала тащить нетрудно. Пальцы срывают пушистые головки, руки пробираются в мешок, который волочится у тебя между ногами. Ребятишки идут сзади; у них холщовых мешков нет — возьмут джутовый или пусть кладут к отцу. Теперь немного потяжелее. Наклонись вперед, тащи его за собой. Я мастер собирать хлопок. Пальцы знают свое дело, облюбовывают коробочку. Шагаешь между рядами, разговариваешь с соседями, можно и спеть, пока мешок не такой тяжелый. Пальцы нащупывают сами собой. Пальцы — они знают. Глаза смотрят на кусты, а рвешь, будто не глядя.
Переговариваются друг с другом через грядки…
В наших краях была одна женщина — не буду называть ее по имени — и вдруг в один прекрасный день она родила негритенка. Никто ничего не знал и не подозревал. Негра этого так и не нашли, а она с тех пор головы не подняла. Почему я про нее вспомнил?
Теперь мешок отяжелел, волочи его за собой. Напрягай бедра, тащи его, как ломовая лошадь. А ребята суют к отцу. Хороший урожай. В низинах кусты похуже стволы тонкие и деревянистые. В жизни такого хлопка не видал, как здесь, в Калифорнии. Волокно длинное — лучшего хлопка нигде не видал. Земля под ним быстро гибнет. Вот, скажем, человек хочет купить себе участок. Зачем покупать? Арендуй. Земля истощится — переедешь на новое место.
Люди шеренгой движутся по полю. Пальцы знают свое дело. Пытливые пальцы снуют среди листьев, сами находят коробочки, и смотреть не надо.
Да я бы и слепой мог собирать. Чутьем коробочку нахожу. Обираю чисто, будто обсасываю.
Теперь мешок полон. Тащи его к весам. Спорь. Весовщик говорит, будто ты подложил камней. А сам хорош! Весы-то жульнические. Бывает, что правда на его стороне, — камни в мешке есть. Бывает, что на твоей, — весы жульнические. А бывает, что правы оба: и камни есть, и весы жульнические. Спорь, всегда спорь, не сдавайся без боя. После этого чувствуешь себя человеком. И он тоже чувствует себя человеком.
Камни? Есть о чем говорить! Может, какой-нибудь один попался. Четверть фунта? Подумаешь! Не сдавайся, спорь.
Назад с пустым мешком. У нас своя книжка. Записываю вес. Без этого нельзя. Они увидят, что ты ведешь запись, и не станут надувать. А не будешь отмечать у себя, тогда плохо твое дело.
Хорошая работа. Ребятишки бегают на воле. А ты не слыхал про машины, которые сами собирают хлопок?
Слыхал.
Думаешь, введут их?
Если введут, тогда, говорят, ручному сбору крышка.
Наступает вечер. Все устали. А поработали хорошо. У нас получка — три доллара. Я собирал, и жена, и ребята.
К хлопковому полю подъезжают машины. Палатки вырастают одна за другой. Грузовики с прицепами, затянутые поверху сеткой, набиты белым пухом. Хлопок цепляется за проволочные изгороди, чуть подует ветер, и хлопок шариками катится по дорогам. Чистый белый хлопок идет в джин-машины. Большие пухлые мешки стоят, дожидаясь компрессора. Хлопок пристает к одежде, застревает в усах, в бороде. Высморкаешься — в носу тоже хлопок.
Шагай, сгорбившись, набивай мешок, пока еще светло. Пытливые пальцы выискивают коробочки. Бедра напряжены, волочат мешок. Ребятишки устают к вечеру. Спотыкаются о грядки. А солнце идет на закат.
Хорошо бы подольше здесь поработать. Деньги не бог весть какие, а все-таки хорошо бы подольше.
С дороги одна за другой сворачивают дряхлые машины, привлеченные сюда оранжевыми листками.
Холщовый мешок есть?
Нет.
Вычтем доллар.
Будь нас только пятьдесят человек, тогда можно было бы поработать подольше, а нас здесь пятьсот. Надолго не хватит. Я знал одного — он так и не выплатил за мешок. Новое место — новый мешок, а пока он наберет первые полтораста фунтов, поле уже чистое.