Грозная туча
Шрифт:
Воспользовавшись случаем, когда супруга его пошла распорядиться, как поместить его удобнее, а другие дамы разошлись тоже по своим комнатам, он подошел к Роевым.
— Оля сказала верно! — шепнул он им. — Я защищать вас сюда явился. Поступил в партизанский отряд и буду с ним действовать в окрестностях Дмитрова.
— Вот как-с!.. — протянул старик Роев. — То-то я удивился: неужели с такой незначительной раной — да на отдых!..
— Такое ли время, Григорий Григорьевич!.. Но, знаете ли, вам и здесь небезопасно. Придется, может быть, всем в лес забираться. Тут мародеры большими шайками ходят. Того и гляди нагрянут!
— А мы-то на что! — приободрился вдруг старик. — Мы их дубьем встретим. Я говорил с крестьянами. Они все готовы выйти по первому моему зову.
— Это и нам на руку! — молвил весело Бельский. — Мы, партизаны, одни ничего сделать не можем по своей малочисленности, если попадем на большой отряд французских войск. А когда крестьяне помогают, мы и на большие отряды смело идем.
— Уж и до нас доходили слухи о партизанах! — сказал Павлуша. — Пребесстрашные они. Только я не знаю хорошо, в чем состоит их деятельность и кто их высылает.
— Это отряды, действующие самостоятельно и не имеющие ничего общего с армией. Их дело состоит в том, чтобы вредить неприятелю, чем только можно, и не давать ему возможности подвозить в войско провиант и фураж.
— Кто же первый придумал составить партизанский отряд?
— Начало партизанской войне положил подполковник Ахтырского гусарского полка Денис Васильевич Давыдов. Он был адъютантом при Багратионе и перешел от него в гусары, чтобы составить отдельный партизанский отряд. Но это ему не удавалось. Когда войска наши еще только двигались к Бородину, он писал Багратиону, что до сих пор ему приходится действовать лишь в рядах товарищей и просил у него дозволения явиться к нему лично для объяснения плана своих действий. «Будьте надежны, — заканчивал он свое письмо, — что тот, который носил звание адъютанта Багратиона пять лет сряду, тот поддержит честь эту со всей ревностью, какую бедственное положение нашего любезного отечества требует». Переговорив с Давыдовым, Багратион стал просить Кутузова послать отряд в тыл неприятеля, совершенно отдельно от остальных наших войск. Но главнокомандующий находил подобное предприятие слишком рискованным и согласился дать только пятьдесят человек, требуя, чтобы с ними шел сам Давыдов. Когда князь Багратион передал эти слова Давыдову, тот ответил: «Я стыдился бы, князь, предложить опасное предприятие, уступив исполнение его другому. Вы сами знаете, я готов на все, но надо, чтобы дело вышло с пользой, а для этого пятидесяти человек мало». — «Он более не даст! — сказал Багратион. — Говорит, что и этих он обрекает на верную смерть». — «Если так, — сказал Давыдов, — то я иду с этими пятьюдесятью. Авось, открою путь большим отрядам!.. Верьте, князь, партия будет цела, ручаюсь в том честью! Для этого только нужны, при осторожности в залетах, решительность в крутых случаях и неусыпность на привалах и ночлегах. За это я берусь… но только людей мало. Дайте мне тысячу казаков и увидите, что будет!» — «Я бы дал тебе три тысячи! — сказал Багратион. — Но об этом нечего и говорить: фельдмаршал сам назначил силу партии, нам следует повиноваться».
— Молодец Денис Васильевич Давыдов! — воскликнул торжественно Павлуша. — Взялся и исполнил. Но зато он не был в деле под Бородиным.
— Как не был? Был! И дрался на славу. А затем отпросился к генерал-адъютанту Васильчикову с письмом от князя Багратиона, прося Васильчикова назначить в партизаны лучших гусар. Кланяйся Павлу Алексеевичу Тучкову, смеялись над Давыдовым бывшие тут генералы, уверенные, что он вскоре попадет к французам в плен. Но Дениса Васильевича не смутишь насмешками. Взяв полсотни гусаров и восемьдесят казаков, он зашел с ними в тыл неприятельских обозов, двигавшихся по Смоленской дороге к Москве, напал на транспорт из тридцати повозок с прикрытием из двухсот пятнадцати человек пехоты, захватил в плен до ста человек, остальные все были убиты. Затем он взял еще небольшой обоз, брошенный струсившим прикрытием, и навел такой страх на французов, что они теперь не смеют отходить небольшими отрядами от войска и высылать фуражиров с малым прикрытием.
— Вот молодец! — воскликнули в один голос Роев и Павлуша; последний даже привскочил на стуле от восторга.
— С легкой руки Давыдова стали всюду появляться партизанские отряды! — продолжал Бельский. — Вы бы послушали про проделки Фигнера… Одно только нехорошо: беспощаден к неприятелю, редко кого в плен берет, всех убивает.
— Кто у него под командой? — спросил Павлуша.
— Есть и ахтырские гусары, есть и уланы, есть тоже и драгуны, и казаки. Говорят, Фигнер хочет во что бы то ни стало убить Наполеона, которого ненавидит. В начале кампании он все молился, а когда неприятель занял Москву, он несколько раз пробирался в город, одетый то во фрак, то в крестьянскую сермягу; входил в дома, занятые французами, высматривал, выведывал, что ему нужно, а ночью, подобрав себе товарищей, нападал на шнырявших по городу французов и убивал их. Ему, однако, ни разу не удалось застигнуть Наполеона врасплох, и он продолжал действовать со своим отрядом неподалеку от Москвы. Он убивает всех французов, двигающихся небольшими командами, уничтожает их артиллерию и боевые снаряды и старается истребить весь провиант и фураж, который может дойти до неприятельских войск. Фигнер хорошо знает французский язык и часто, переодевшись во французский мундир, беседует с неприятелем, как со своими, и узнает от них все необходимые сведения. При этом он поражает всех своим хладнокровием. Как-то ему надо было узнать численность одного отряда. Он переоделся французским кирасиром, надел белый плащ и, спрятав свой отряд в лесу, выехал на просеку у большой дороги и остановился в тени у лесной опушки. Когда показались на дороге французские кирасиры, он дал пройти трем эскадронам и затем крикнул: «Qui vive?» [5] . Один из офицеров подъехал к нему и поговорил с ним. Но ему этого было мало. Он вернулся к своему отряду, провел своих по глухим тропинкам, велел им сойти с коней и притаиться в чаще, а затем с двумя уланскими офицерами, мундир которых был похож на мундир польских улан, служивших во французских войсках, поехал в неприятельский лагерь. Отряд остановившихся тут французов оказался довольно велик. Фигнер со своими товарищами подъехал рысцой к лагерю и с таким беззаботным видом, что часовым не пришло и в голову окликнуть его, и он прямо направился к кирасирскому полку, проходившему ночью мимо его отряда, и стал разговаривать с подъезжавшим накануне к нему офицером, как со старым знакомым. В это время его товарищи принуждены были вступить в разговор с другими офицерами, их обступившими. Один из них мог кое-как говорить по-французски, но другой не понимал ни слова. Но так как французы приняли их за поляков, то нисколько не удивлялись их незнанию французского языка. Разведав, что ему было необходимо, Фигнер распрощался с офицерами, повернул лошадь и отъехал несколько шагов; но, будто вспомнив что-то, опять вернулся к ним, поговорил еще немного и хладнокровно поехал обратно в лес.
5
Кто идет? (Франц.).
— Вот так отвага! — воскликнул Павлуша в восторге. — Если бы он не был таким безжалостным, я бы непременно поступил в его отряд. А теперь не хочу и поступлю лучше к вам! — обратился он к своему зятю.
— Я употреблю все, от меня зависящие, средства, чтобы это тебе не удалось! — решительно сказал Бельский.
— Это почему? — обиделся Павлуша. — Ты думаешь, я струшу, что ли?
— Нет, такого я не думаю. Наоборот, боюсь, чтобы ты не бросался безрассудно в опасность и не портил бы этим дело. В партизанском отряде надо действовать наверняка и не давать неприятелю возможности сообщить своим о случившемся. Поверь мне, ни один порядочный партизан не станет подвергать свою жизнь опасности без особой нужды и пожертвует жизнью только тогда, когда нет другого выхода.
— Сумею и я выдержать характер, не беспокойтесь! — крикнул Павлуша запальчиво. — Если ты помешаешь мне поступить в ваш отряд, я пойду в другой!
— Ну, это мы еще увидим!
Павлуша примолк, не желая скрывать свою досаду, но вскоре снова заговорил.
— А где ваш отряд? — спросил он Бельского.
— Прячется в лесу неподалеку от Катюшино.
— И скоро вы будете в деле?
— Как только узнаем, что идет такая партия неприятеля, которую наши могут осилить.
— Не забудьте, что я с крестьянами помогу вам! — напомнил Григорий Григорьевич. — Только предупредите меня за несколько часов, а я соберу крестьян и кого нужно из дворни.
— Мы сами иногда не знаем, куда через каких-нибудь полчаса двинемся, — отвечал Бельский. — Все зависит от вестей, которые доставят нам крестьяне, высматривающие неприятеля со всех сторон.
— Так я сейчас пойду и переговорю со своими, — сказал Григорий Григорьевич, поднимаясь. — Научу их, как действовать, и сообщу им условный знак, по которому они тотчас должны явиться ко мне вооруженные и готовые двинуться в путь.
— И я с вами! — молвил решительно Павлуша и пошел вслед за уходившим старым Роевым.
Молодой Роев стал двигать раненой ногой, но вдруг почувствовал в ней такую боль, что чуть не застонал.
— Плоха еще! — сказал он тихо.
— Уж и вы с нами не собираетесь ли? — спросил его Бельский.
— Отчего бы и нет! Если бы я только мог ходить свободно… Вот и вы ведь ранены, а участвуете в схватках!
— Какая это рана! Просто глубокая царапина на левой руке: палашом зацепили, просекли только рукав и верхние покровы тела. Из одного только желания скорее ею действовать и согласился я оставить руку забинтованной.
— Не успокоюсь, пока сама не увижу твоей раны! — сказала озабоченно Ольга Владимировна, вошедшая в эту минуту в комнату.
— Хорошо, хорошо! Сама убедишься, что пустяк. Пойдем, мне кстати нужно поправить бинт на руке.
В продолжение нескольких дней все три семьи жили спокойно в Катюшине, отдыхая от всех пережитых лишений и тревог. Они все сходились за большим столом к чаю, завтраку, обеду, ужину, и тогда велся нескончаемый общий разговор и сообщались друг другу разные новости.