Грозненский роман
Шрифт:
Ночью от улыбки не осталось и следа.
На этот раз первый налет произошел очень рано: еще не ложились спать. Заслышав мерзкий звук, Борис вскочил, выключил телевизор, потом свет. Метнулся в другую комнату к Славику. Через минуту они уже привычно сидели на полу в коридоре. Ждали.
И дождались.
Две бомбы упали где-то совсем близко, во всяком случае, такого грохота еще не было. Стекла возмущенно задребезжали, но выдержали. Славик уткнулся Ирине в плечо и заткнул уши. После второго взрыва Борис обнял их обоих, что-то зашептал, успокаивая,
Самолеты, словно послушавшись, исчезли в ночной мгле, затих сводящий с ума вой. Они еще немного посидели так, приходя в себя, чувствуя, как перестает бешено колотиться сердце, как покидает мозг первобытный ужас. Борис разжал руки, привалился обессилено к стене.
– Ну, что ты, Боря, все уже… – тихо сказала Ирина и склонилась к Славику. – Сыночка, отбой, пошли спать. Боря, посмотри на него!
Борис перевел взгляд на сына: тот мирно спал, спрятав лицо у мамы на груди и заткнув уши.
– Славик, пошли спать, – повторила Ира. – Вставай мой хороший, они сегодня больше не прилетят.
Она ошиблась – прилетели.
Борис успел заснуть и даже увидеть сон. Нет, телевизора там не было, войны не было тоже. Шумели листвой каштаны, ярко светили фонари, как сумасшедшие орали цикады. Блестели смеющиеся сине-серые глаза, звенели поющие фонтаны, было легко, спокойно, и воздух пах счастьем. Тихо и незаметно мелодия фонтанов стала меняться, возник новый совершенно неуместный здесь звук. Он усиливался и усиливался, заглушая и фонтаны, и цикад. «Ира, надо просыпаться, – сказал Борис, – грачи прилетели». «Какие грачи? – удивилась Ира. – Я не хочу, здесь так хорошо!» Звук перешел в низкий гул, затем в вой, Борис собрал последние силы и проснулся.
За окном гудело. Они еле успели вскочить с дивана, схватить так и не проснувшегося Славика и привычно скрючились в коридоре. На улице блеснула яркая вспышка – и тут же воздух разорвало оглушительным грохотом. Мгновение, меньше, чем удар испуганного сердца – и новая вспышка. Потом еще одна, еще и еще. Звуки новых взрывов догоняли предыдущие, сливаясь в одну нескончаемую оглушительную дробь. Квартиру залили желто-зеленые отсветы, как будто за окном работала гигантская электросварка. Мелькнули испуганные глаза Ирины, искаженное лицо Славика. Еще одна вспышка, взрыв, и все затихло. Только надоедливо воет вдали улетающий самолет.
Борис вытер мокрый лоб, полез в карман за сигаретами.
– Папа, что это? – испуганным шепотом спросил Славик.
– Бомбы. Или ракеты.
– Бомбы? – удивилась Ирина. – Как будто одна разорвалась на кучу кусочков, а потом уж каждый из них.…Не похоже.
– Черт его знает? Действительно… – торопливые, сбивающие дыхание, затяжки. – Может, кассетная? Хотя они вроде запрещены…
– А если такая в крышу попадет? Дай затянуться!
Самолеты прилетали еще один раз, а может, и два. Заснули, не снимая пальто.
Разговор
Над площадью у драмтеатра гремела музыка АBBA. Поющие фонтаны выбрасывали в ночное небо разноцветные, искрящиеся в лучах прожекторов, струи. Площадь была пуста, не считая развалившегося на скамейке человека в старинных летных очках и таком же допотопном шлеме. Человек размахивал воображаемой дирижерской палочкой и, повинуясь ей, тугие струи то поднимались до самого неба, то падали вниз.
– Мани, мани, мани, – пел человек, – мани, мани! Привет, Борис! Видал, как у меня получается? Не то, что у твоего тезки!
– Какого еще тезки? – не понял Борис.
– Ай, ай, ай! – пропел летчик-дирижер. – Как какого? Самого знаменитого! Забыл, как он оркестром дирижировал? То оркестром, то страной, то оркестром, то страной. Мани, мани, мани!
Борис почувствовал раздражение.
– А, ну правильно – у нас всегда только президент виноват! Дороги плохие – президент, подъезды грязные – президент, на головы бомбы валятся – тоже президент. А остальные – так, ни при чем!
Человек взмахнул руками, и фонтаны выбросили в небо ярчайшую желто-зеленую струю. Борис зажмурился.
– Язвить изволите? Ну, ну, давай. Надеюсь, ты видишь разницу между грязными подъездами и бомбами?
– Вижу! – зло буркнул Борис. – Но, не принципиальную! Что – если президент сказал, можно спокойно сбрасывать бомбы на головы ни в чем неповинных людей? Выполняй приказ и не о чем не думай? Забудь про совесть, забудь про все – за тебя есть кому подумать!
Человек в шлеме досадливо взмахнул руками, обрывая мелодию, снял очки.
– О! Какие мы высокие слова знаем! А с чего ты взял, что «спокойно»? Думаешь, если просидел три ночи в коридоре, имеешь право судить? Не маловато ли? Что ты можешь знать про чужую совесть, что ты вообще можешь знать? Ты не прав, Борис. Не суди!
– Скажи это тем, кого накрыло! – скрипнул зубами Борис. – Скажи тем, кого даже похоронить некому! Не суди…Чего тут судить? Легко сидеть в кресле на недосягаемой высоте и сбрасывать бомбы куда попало, лишь бы отчитаться! И ты еще оправдываешь?
– Никого я не оправдываю, Боря! Я только говорю: не суди! Повторяю: ты не можешь знать всего, всех обстоятель…
– Да что тут знать? – взвился Борис. – И так все ясно! Что молчишь?
– Жду, когда прекратится истерика, – жестко объявил человек. – Чего знать? Да мало ли.… Может, например, они и не знают, что здесь есть люди? Мирные…
– Как? Не может такого быть!
– Ох, Боря, Боря, – тяжело вздохнул дирижер. – Чего только не может быть в нашей стране! Я понимаю тебя, наверное, на твоем месте так говорил бы каждый, но.…Повторяю: ты не можешь знать всего. Извини, но ты даже не можешь знать, как сам бы поступил на их месте. Не суди, Борис, не суди! Лучше подумай, не пора ли вам убираться отсюда.
– Да я и сам уже думаю. Последний этаж, мало ли чего.…Но ты все-таки не прав, никого я не с….
– Хватит, Борис! В тебе сейчас нет ничего кроме обиды и злости, ты не можешь здраво рассуждать. Потом поговорим!