Грозненский роман
Шрифт:
– Это от взрыва, – отец выглядел усталым, но явно обрадовался. – Ты еще на двери глянь – перекосились. Зато в старых комнатах ни трещинки нет.
– Это потому, что раньше строить умели, – объяснил Славик. – И бетон не воровали! Правда, дедушка?
По телевизору очередной раз объясняли, куда надо попасть из гранатомета в танк, чтоб его подбить – все уже знали эти места наизусть. Телевизор смотреть не стали, но и не выключили: вдруг новости будут. На столе появился горячий чайник, печенье.
– Как дошли? – спросила мама, обнимая Славика. – Страшно было?
– Баб, ну перестань! Ничего не страшно, по нам только раз долбанули. И то
Мама вопросительно посмотрела на сына.
– Слушай его больше! – засмеялся Борис. – Мы уже на мосту были, а взорвалось где-то у площади Орджоникидзе.
Мама потрепала Славика по голове.
– Это у института бомба упала, – сказал отец. – Алик рассказывал, там человек пять насмерть накрыло.
– Алхазур? – удивилась Ирина. – Он здесь? А еще кто остался?
– Здесь. Жену с детьми утром в село отправил. Еще? Кочковы остались всей семьей. Мовлади, рабочий, он Султану из пятой квартиры ремонт делал. Ну и все.
– А собаки? – спросил Славик. – Бабушка, как мои собаки?
– Целы твои собаки! – улыбнулась Валентина Матвеевна. – Каждый день приходят, прямо на порог лезут.
Славик вскочил, опрокинув стул.
– Это они меня ждут! Пап-мам, можно я к ним схожу? Ну, на минуточку!
– Нельзя! – отрезал Борис. – Потом сходим, вместе. Ничего им не сделается! Стул подними.
После чая Славик заметил, что не заклеены стекла. Оказывается, дедушка делать этого и не собирался. Славик, возмущенный такой беспечностью, пожаловался отцу и получил поддержку. Работа закипела, и скоро громадные окна засветились новенькими белыми крестами. На одно Славик приклеил еще несколько горизонтальных полос. Для надежности.
Заклеив окна, Борис лег на диван в последней комнате. Комната напоминала склад: везде что-то стояло. Больше всего было коробок: коробки с книгами, коробки с фотографиями, коробки с вещами. Коробки возвышались пирамидами до самого потолка, выглядывали из-под стола. Остальное место занимала разобранная, старательно упакованная мебель. Обернутые серой бумагой упаковки стояли у стен и за диваном, лежали под диваном. Свободного места почти не было. Во второй комнате дела обстояли немногим лучше. И так было с тех пор, как они продали квартиру. Вещи стояли у родителей, покрывались пылью и ждали. Когда же их перевезут в обещанное новое жилье? Когда распакуют?
Нагрелся стоящий на коробках телевизор, и Борис, зевая, посмотрел на экран. С заставки блеснул глазами оскалившейся волк. «Привет, борз!» [16] – подумал Борис, закрыл глаза и провалился в сон. Спал он минут пять, а когда открыл глаза, на экране по-прежнему висела заставка с волком.
Борис улыбнулся. Грозненское телевидение за последние года полтора сильно изменилось, появились новые каналы, в том числе частные, дециметровые. Прогресс не оставлял в стороне мятежную республику. Каналы отличались друг от друга и по репертуару, и по оснащенности, но было и кое-что общее. Заставки и цензура.
16
Борз – волк (чеченск.)
Заставки любили все каналы. Заставки были разнообразные, их было много, и смотреть на них можно было долго. Не потому, что они были такими красивыми, просто заставки могли висеть на экране часами. Включишь телевизор, а там заставка. Переключишь канал – там тоже заставка. Так и переключаешь туда-сюда: от горного пейзажа к волку и наоборот. А можно и не переключать, выбрать что-нибудь одно и любоваться. Это уж как угодно.
Еще телевидение очень любило цензуру. Цензура была строгой и запрещала любые интимные сцены. Да и бог бы с ними, не такая уж это важность, если бы не одна «мелочь». Фильмы крутились в основном с видеомагнитофонов и поэтому возникали чисто технические трудности. Не будешь же заранее просматривать фильм и вырезать фривольности. Поступали проще: как только на экране возникало что-нибудь недозволенное, видик выключали, и по экрану бежали помехи. В это время оператор, надо полагать, судорожно прокручивал фильм, оценивал и включал изображение, когда убеждался, что худшее позади. Но иногда что-то там не срабатывало – оператор не успевал или техника подводила. И тогда можно было увидеть, как в самый последний момент экран закрывается заставкой. Причем. увидеть в самом прямом смысле – заставку ставили перед камерой вручную, даже пальцы было видно. А иногда даже и этого не было, и изображение закрывалось чьей-то растопыренной пятерней. Наверное, заставку не успевали найти.
Понятное дело, что при таких сложностях уследить за всем было трудновато, и интимные сцены нет-нет и просачивались. Наверное, следовали оргвыводы и со временем заставка начала появляться, как только по ходу сюжета мужчина и женщина оставались в кадре наедине. Зрителю оставалось только гадать, чем же они там в это время занимаются: просто болтают или действительно нарушают нравственность. Смотреть фильмы стало очень затруднительно: сюжет рвался на части.
Как-то весной Борис, просматривая программу, обнаружил на одном из каналов эротический фильм. Так и было написано – эротический. Борис удивился и решил посмотреть.
Лучше бы он этого не делал!
Ровно через пять минут в кадре остались наедине в шикарной квартире мужчина и женщина, а еще через секунду там уже мчался лыжник. Борис недоуменно моргнул и вперился в экран. Нет, все верно – лыжник! В ярком костюме, громадных очках и с кривыми горнолыжными палками. Внизу экрана бежит строка с латинскими буквами и восторженно орет что-то по-английски диктор. Лыжник финишировал, попав в объятия тренера, стартовал новый и вдруг исчез. Снова та же шикарная комната, мужчина пьет из бутылки виски, женщина куда-то исчезла.
Выпил, надел рубашку, вышел в коридор, поднялся по винтовой лестнице в другую комнату. Открыл дверь, от огромного во всю стену окна шагнула к нему женщина в купальнике, и снова по экрану понеслись лыжники.
Только тут до Бориса дошло: это новый метод цензуры. Как только запахло жареным, оператор включил другой канал – «Евроспорт». В это время как раз шла зимняя олимпиада, вот и мчались по экрану лыжники. А так как фильм был эротическим, то лыжников в нем оказалось очень много. Борис зимний спорт не любил и досматривать до конца лыжно-эротический фильм не стал.
Волк улыбнулся, неожиданно мягкой лапой провел Борису по лицу и прошептал: «Боря, просыпайся». Борис удивился, но просыпаться не стал: ему понравилось волчье прикосновение, он хотел еще. «Не притворяйся, – сказал волк, – ты же не спишь! Или тебя пощекотать?»
Борис тут же открыл глаза: щекотки он боялся. Ирина сидела рядом с ним на диване, улыбалась и ласково перебирала ему волосы. За окном было темно.
– Испугался? – засмеялась Ира. – Ох, и зарос же ты!
– Не нравлюсь? – спросил Борис, желая услышать обратное.