Грозное лето

Алексеев Михаил Николаевич

– Командир вызывав.

Аким удивленно посмотрел на Пинчука, хотел о чем-то спросить, но тот быстро прошел мимо.

– Писарем хочу тебя поставить, - сказал Марченко, когда Аким появился в хате.
– Как ты на это?..

Аким внимательно посмотрел на офицера, будто видел его впервые.

– Как же?
– повторил Марченко свой вопрос.

– Я бы попросил, товарищ лейтенант, не назначать меня писарем.
– Аким еще внимательнее, с каким-то беспокойным любопытством рассматривал командира и только теперь увидел, как был красив их лейтенант.
– Не хочу я быть канцеляристом.

– Почему?
–

Марченко соскочил с подоконника, мягкой походкой старого разведчика приблизился к высокому сутуловатому солдату.
– Почему?

– Хочу воевать.

– Воевать всем хочется, - заметил недовольный Марченко.
– А мне писарь нужен.
– Помолчав, он примирительно спросил: - Кого бы вы могли порекомендовать?

– Не знаю, товарищ лейтенант. Вряд ли кто захочет стать писарем. Особенно сейчас, когда готовится такое...

– Знаю. Ну что ж, идите!

На улице шел дождь. Крупные, как картечины, капли подпрыгивали на дороге, косо резали горькие лопухи. Солнце еще не было закрыто тучами, и оттого дождь казался совсем нестрашным. Не хотелось прятаться от него, бежать под крышу. С востока, описав тысячемильную дугу, шагнул до самого дальнего запада спектр огромной радуги.

Аким остановился посреди улицы и невольно залюбовался ею. Всматриваясь в небо, он различал большие косяки наших бомбардировщиков. Они летели на одном уровне с вершиной радуги, купаясь и поблескивая дюралюминием в ее неповторимом разноцвете. Зрелище это потрясло Акима. Он зачарованно смотрел на радугу, не слышал даже, как подошел к нему Ванин.

– Что ты, Аким, стоишь тут, как татарский мулла?

Аким вздрогнул и оглянулся.

– Ты только посмотри, Семен!
– Акиму вдруг захотелось схватить Сеньку на руки и поднять высоко-высоко над своей головой, как, бывало, поднимал он маленьких хлопцев в дни праздничных парадов в Харькове.

– Перестань, Аким, что ты делаешь?
– вырвался Ванин.

– Боже мой, как хорошо!.. Какая изумительная игра электричества, воздуха и влаги!..
– воскликнул Аким.

И, не отрывая своего взгляда от полыхавшей радуги, он вдруг стал с увлечением и подробно рассказывать Сеньке, что такое радуга и как образуется спектр. Удивленный Ванин смотрел на разрумянившееся лицо Акима и молчал. Но когда Аким наконец тоже замолчал, Сенька все же заметил:

– Очень даже хорошо. Но зачем все это я должен знать?

– Э, Семен, знать все, решительно все нужно знать!
– быстро ответил Аким и с грустной задумчивостью добавил: - Жаль, что это не под силу одному человеку. А знать нужно все, - горячо повторил он и вдруг вспомнил: -Когда мы были в генеральском блиндаже, я видел там много-много книг. И среди них - какая бы ты думал? Астрономия! Зачем бы генералу астрономия? А вот изучает человек. Эх, Семен, какая это могучая сила - знание!..

– Что говорить, - согласился с ним Ванин.
– А зачем это тебя лейтенант вызывал?

Сенька знал, что Аким был у командира, и это его беспокоило.

– Ну скажи, Аким, что тебе говорил наш лейтенант?

– Писарем меня хочет сделать.

– И ты согласился?

Аким улыбнулся.

– А почему бы и нет?

– Да ты, я вижу,

совсем свихнулся!

– Почему же, нисколько. Местечко теплое, не пыльное. Сверху не капает. Помнишь, ты и сам мне говорил, что писарь из меня выйдет в самый раз, мол-де, и почерк у меня недурной, и в грамматике я силен. Вот я и послушался твоего совета.

– Так я же шутил!
– в отчаянии воскликнул Сенька.

– А ты не шути в другой раз.

– Нет, Аким, ты врешь. Быть канцелярской крысой старому разведчику -это же безумство!

– "Безумству храбрых поем мы славу!"

– Какая же тут, к черту, храбрость - в писаря!

– А наградные листы кто на тебя будет составлять?

– Найдутся и без тебя составители. Нет, если ты только уйдешь в писаря, переметнусь к "катюшникам", вот провалиться мне на этом месте!

В юношески взволнованном, звонком и порывистом голосе Сеньки было столько искренней и чистой преданности, что Аким невольно ощутил к нему прилив братской нежности.

– Чудак ты, - обхватил он Сеньку за плечо.
– Так вот я и соглашусь пойти в писаря. Что мне, жизнь надоела?

И друзья засмеялись. О тяжелом ночном разговоре там, под дубом, они словно забыли совсем.

С юга подоспели темные грозовые тучи. Сталкиваясь и наплывая одна на другую, они потрясали землю и темный небосвод сухими оглушающими раскатами грома. Поминутно вспыхивали и скакали по всему горизонту ломаные стрелы молний.

Земля, вздыхая могучей грудью, проглатывала бурные потоки воды, низвергаемые щедрым небом. Молодая яблонька, уцелевшая в палисаднике разрушенного снарядом дома, склоняла долу свою зеленокудрую голову, купаясь в мягкой дождевой воде. Ее недозрелые плоды подставляли под душевые струи дождя свои розовеющие бока; стоя под дождем, разведчики любовались этой яблонькой, как первым проявлением всесильной жизни в маленьком, умерщвленном войной селении.

– Пройдет годок-другой, и опять яблони зацветут рядом с новыми домами, - вполголоса проговорил Аким и предложил: - Пробежим по дождю?

– Давай!
– согласился Ванин, сверкнув озорными глазами.

Взявшись за руки, они понеслись вдоль улицы.

Заскочили в пустой блиндаж, отдышались.

За дверью послышались тяжелые, чмокающие шаги.

– Пинчук идет. Сейчас какую-нибудь работенку всучит. Хоть бы поскорее в разведку посылали. Другие каждый день ходят, а мы почему-то сидим.

Шаги за дверью приблизились, и в ту же минуту загудел тяжелый, будто придавленный чем-то бас:

– Пойти в поиск без предварительной подготовки сейчас, когда вражеские траншеи битком набиты солдатами и пулеметами...

– Аким!
– воскликнул Сенька.
– Это же Федор! Вернулся! И уже кого-то ругает.

Открылась дверь, и в блиндаж, пригнувшись, вошел здоровенный человек. Это был Забаров. Вслед за ним в блиндаж вошли Шахаев и Пинчук.

– Так вот, товарищи, - продолжал Забаров прерванный разговор.
– Были мы сегодня с лейтенантом у майора Васильева. Тот передал, что генерал очень недоволен последним поиском. Правда, никто из вас в нем не участвовал, но это не меняет положения. Мы должны извлечь из этой неудачи для себя серьезный урок...