Грозное лето
Шрифт:
Выйдя от капитана, Ванин быстро отыскал свою роту. Его появление было встречено восторженно: скучно было разведчикам без Сеньки.
– А где Камушкин?
– первым долгом спросил Ванин и закричал:-Рядовой Камушкин, ко мне!
С того момента, как Вася привлек Сеньку к комсомольской работе, между ними завязалась крепкая дружба.
– В доме он, а зачем нада?
– спросил Али Каримов, глядя на Сеньку своими вечно удивленными глазами.
– А какое ты имеешь право задавать такие вопросы старшим?
– заметил Сенька и прошел в хату.
То,
– Себя в коня преобразив, - продекламировал Сенька.
– Здорово, Репин!..
Камушкин, осторожно сняв со спины Витьку, подбежал к Сеньке.
– Вернулся?
– Такие вопросы, Вася, можно и не задавать, поскольку это уже очевидный факт. Капитальный ремонт закончен, и гвардии ефрейтор Ванин возвращен в строй. В дивизии прибавился еще один активный штык... Ну, как дела? Рассказывай.
– Спасибо. А у тебя?
– Я уж доложил, хотя по уставу первым должен докладывать ты, Вася, потому как рядовой... В разведку частенько ходите?
– Hе очень. Генерал отдыхать приказал. Вот, говорит, будем подходить к границе, тогда не дам вам отдыха!..
– Ну, а как он?
– Кто?
– не понял комсорг.
– Комдив-то наш?..
– Живой-здоровый. Героя присвоили.
– Да ну?!
– А ты разве не слыхал? Не только ему. Шахаев с Забаровым тоже стали Героями Советского Союза. Крупицыну посмертно присвоили...
– Да, товарищ капитан!.. Не дождался ты великой награды, жалко... А где парторг?.. Все еще в медсанбате?.. Пойду сейчас туда, поздравлю Шахаева!.. Ну, а генерал-то, что он, как?
– допытывался обрадованный Сенька.
– Статью напечатал в "дивизионке". Учит в ней солдат, как надо преследовать отступающего противника. У него, генерала-то, голова!..
– Ученый он, известное дело!
– быстро подтвердил Сенька.
– Говорят, он и стихи пишет.
– Ну, это брехня!
– словно оскорбившись на комдива, решительно возразил Ванин.
– Будет он такими пустяками заниматься! Это наш Аким...
Сенька сразу же осекся и замолчал.
Как раз в эту минуту со двора раздался истошный крик:
– Воздух!
"Ничего себе встреча!" - мелькнуло в голове Сеньки. Они вместе с Камушкиным выскочили на улицу. Немецкие самолеты уже делали широкие, снижающиеся круги над Веселой Зорькой. Разведчики выскочили на огород и попрятались в щелях. Прыгнул в маленький окоп, вырытый около дома, и Вася Камушкин.
Татьяна выбежала во двор в тот момент, когда первый самолет уже пошел в пике, оглушая окрестность нестерпимым воем. Молодая женщина металась с мальчуганом на руках. С перепугу он даже не плакал. Бледная и растрепанная, как большая птица, она бросалась из стороны в сторону, ища убежища.
– Таня!.. Танюша!..
– Камушкин выскочил из своей щели и силой толкнул туда женщину с ребенком. Самому ему теперь укрыться было уже негде. Он упал на землю, уткнув голову в неглубокую ямку.
Когда бомбежка кончилась, разведчики увидели, что Камушкии засыпан землей. Его быстро откопали. Бледного, почти без признаков жизни, Васю отнесли в хату. Наташа стала оказывать ему первую помощь. Он долго не приходил в сознание. Татьяна ни на секунду не отходила от него. А когда комсорг открыл глаза и на его конопатом лице разлился робкий румянец, она впервые утерла слезы и, счастливая, улыбнулась.
– Спасибо тебе, Вася... Мой милый!..
– Зачем это, Татьяна Васильевна!
– искренне удивился Камушкин. Он еще никак не мог понять, что же, собственно, произошло.
Среди голых вишневых деревьев, изгрызенных осколками, стоял, поджав одну заднюю ногу, рыжий, раненный осколком бомбы битюг Михаила Лачуги. Он косил подернувшийся сумеречью глаз на повара, тщательно целившегося из револьвера в его большую, тяжелую голову.
А к вечеру кто-то вихрем промчался по двору с ошеломляюще-радостной вестью:
– Киев освобожден!
И тут как-то все вдруг вспомнили, что это произошло 6 ноября, то есть накануне праздника.
– Ось який подарок к великому дню, - радовался, как дитя, Пинчук.
В комнату, где Камушкин налаживал радиоприемник, устремилась вся рота. Вернулся наконец из медсанбата и Шахаев, - это усилило праздничное настроение. Маленькая, уютно прибранная хатка с земляным полом наполнилась неприхотливыми гостями. Сияющая Татьяна протискивалась между ними, приглашала:
– Рассаживайтесь, ребята, рассаживайтесь!.. Можно вот на лавку и на кровать, что ей сделается... Вот стулья, берите! Может, покушали б сначала...
– О нас не беспокойся, хозяйка, - сказал Сенька.
– Покуда харч свой имеем, наркомовский. По бабушкиному аттестату питаемся только в крайних случаях, в наступлении, когда наши интенданты подвозить не успевают, в кюветах торчат со своими машинами...
В голубоватой коробке приемника раздался пискливый, комариный звук: "пи-пи-и-и-и". Вася, зачинив два карандаша и устроившись у края стола, положил перед собой замызганный блокнот. Несмотря на то что голова его все еще немного кружилась, он решил во что бы то ни стало записать хоть отрывки из праздничного доклада. Навалившись друг на друга, разведчики сгрудились, приготовились слушать. Ждали. Кто-то выразил опасение:
– Может, в этом году не будут передавать?..
Ему не дали договорить, зашумели:
– Это почему же?
– Вот выдумал тоже!
– Нет, обязательно будут!
– Да я просто так сказал, - оправдывался усомнившийся.
Вышедшая было на улицу Татьяна быстро вернулась:
– Что вы, ребята, слушать собрались?
– Москву, Танюша!
– ответил Камушкин и почему-то покраснел до корней волос.
– Москву?!
– женщина чуть не вскрикнула от крайнего изумления.
– Боже ты мой!.. Ребята, дорогие мои, пропустите меня поближе!.. Сколько уж мы не слышали ее!..