Грозный адмирал
Шрифт:
И адмирал кинул на стол бумажку, исписанную цифрами.
– Хочешь посмотреть, Григорий?
– насмешливо заметил адмирал повеселевшему сыну.
Гриша покраснел как рак и не двинулся с места.
– Деньги эти предназначены из аренды, которую мне недавно пожаловал государь император на двенадцать лет по две тысячи и которые мне выдадут сразу. Других денег у меня нет... Из этой же аренды Анна и Вера получат свои приданые деньги... Согласны?
Все, конечно, согласились, после чего адмирал их отпустил, объяснив, что Василий получит деньги через месяц, а Николай, Григорий и Сергей - по достижении тридцатилетнего возраста.
– А затем ни на что не рассчитывайте!
– крикнул им вдогонку адмирал.
Когда мужики через старосту Акима узнали о милости барина, они сперва не поверили, - до того это было неожиданно. Но бумага, присланная адмиралом старосте, окончательно убедила мужиков, и они благословляли барина, простив все его тяжкие вины относительно многих своих дочерей. Староста Аким приезжал потом в Петербург благодарить адмирала, и грозный адмирал, видимо, был тронут искренней и горячей благодарностью деревни в лице ветхого старика Акима, которого он не допустил к руке, а милостиво пожал ему руку и несколько минут с ним беседовал.
На другой день после разговора с сыновьями адмирал сказал рано утром Никандру:
– Люди, конечно, знают о воле, которую даровал им государь император. Объяви им, что кто не хочет у меня оставаться, может через неделю уходить.
– Слушаю, ваше высокопревосходительство!
– Иди и сейчас же принеси ответ!
Никандр и без того знал, что решительно все, за исключением Алены, горничной Анны, да Настасьи, горничной адмиральши, собирались уходить. Уже давно на кухне шли об этом разговоры, и после манифеста радости не было конца. Все осеняли себя крестными знамениями и облегченно вздыхали при мысли, что они свободны и могут избавиться от вечного трепета, который наводил на всех грозный адмирал.
Через пять минут Никандр вошел в кабинет.
– Ну, что? Кто уходит?
– Ефрем, ваше высокопревосходительство.
– И пусть. Лодырь. А Ларион?
– Тоже просится...
– А Артемий кучер?
– Хочет побывать в деревне, повидать детей.
– Гм... И Федька, пожалуй, тоже уходит?
– осведомился, хмурясь все более и более, адмирал о пятнадцатилетнем казачке.
– Хочет в ученье в портные поступить, ваше высокопревосходительство!
– докладывал Никандр с какою-то особенною почтительностью.
Адмирал помолчал и, сурово поводя бровями, продолжал:
– А девки?
– Олена да Настасья хотят остаться, если будет ваше желание.
Адмирал недовольно крякнул и снова помолчал.
– Нанять повара, кучера и лакея для барыни!
– приказал он.
– Да смотри, людей порасторопнее... Насчет жалованья сам переговорю.
– Слушаю-с, ваше высокопревосходительство!
– отвечал Никандр, видимо, сам чем-то озабоченный.
– Двух девок довольно, - продолжал адмирал.
– Алена может ходить за двумя барышнями, а если Настасья передумает и не останется, барыня сама найдет себе горничную... А прачки не нужно... Можно отдавать стирать белье...
– Слушаю-с!
Адмирал снова смолк и вдруг спросил:
– Ну, а ты как, Никандр? Останешься при мне или нет?
В голосе адмирала звучала беспокойная нотка.
Никандр смутился.
– Я положу десять рублей жалованья, а если тебе мало - прибавлю...
– Я, ваше высокопревосходительство, не гонюсь за жалованьем. И так, слава богу, одет и обут...
– Так остаешься?
– Я бы просил уволить меня...
Адмирал насупился и стал мрачен. Этот Никандр, к которому он так привык, и тот собирается уходить. Этого он не ожидал.
А Никандр между тем продолжал робко, точно виноватый:
– Я, ваше высокопревосходительство, имею намерение сходить на богомолье, в Иерусалим.
– В Иерусалим?
– переспросил озадаченный адмирал.
– Точно так-с.
– Зачем тебе туда?
– Сподобиться видеть святые места и помолиться искупителю грехов наших... Уже давно о сем было мое мечтание, ваше высокопревосходительство.
Адмирал удивленно взглянул на Никандра, лицо которого теперь было торжественно и серьезно и не имело обычного мрачного вида.
– Ну, что ж, если ты такой дурак, ступай себе в Иерусалим!
– сердито воскликнул адмирал.
– Скоро собираешься?
– прибавил он.
– Как разрешите, ваше высокопревосходительство!
– Мне что разрешать? Ты теперь свободный... Подыщи мне человека и уходи!
– раздраженно заметил старик.
– Покорно благодарю, ваше высокопревосходительство.
Никандр удалился, а адмирал долго еще сидел в кабинете, угрюмый и озадаченный.
Тяжело было вначале адмиралу привыкать к новым лицам и, главное, не видеть вокруг себя того трепета, к которому он так привык. Приходилось сдерживаться и не давать воли рукам, которые так и чесались при виде какого-нибудь беспорядка. А угодить такому ревнителю чистоты и порядка, как адмирал, было трудно. И он иногда не сдерживался и дрался... Прислуга уходила, нередко жаловалась, и адмиралу приходилось отплачиваться деньгами... Вдобавок уже ходили слухи о мировых судьях. Все эти новые порядки все более и более раздражали адмирала, и он срывал свое сердце на жене и на детях, для которых оставался прежним грозным повелителем.
Жизнь в доме становилась адом. Адмирал все делался угрюмее и злее. Обеды, когда собиралась семья, бывали мучением для всех домашних. Вдобавок адмиральша не смела уже более принимать у себя, даже и по субботам, никого из гостей, почему-либо неприятных адмиралу. По-прежнему адмирал целые дни сидел запершись у себя в кабинете, и одно сознание его присутствия нагоняло на всех испуг... Только по вечерам все вздыхали свободнее.
Адмирал почти каждый вечер уходил к новой своей фаворитке, бывшей горничной жены, Насте.
XIX
Прошел год, и младшая дочь адмирала, Вера, нашла себе жениха. Правда, он был лет на тридцать ее старше и болезненный человек, но зато генерал, с хорошим положением и состоянием. Старый адмирал, казавшийся перед генералом совсем молодцом, был очень удивлен, когда, передавая предложение дочери, тотчас же получил ее согласие.
– Ты обдумала?
– спросил он.
– Обдумала, папенька!
– И он тебе больше Чернова нравится?
– Он мне нравится!
– Что ж, я согласен, коли ты так хочешь... Ступай замуж... Тебе, фуфыре, давно пора...