Грозный год - 1919-й. Огни в бухте
Шрифт:
Встал и Андрей, навалившись всей тяжестью тела на костыли. Встала Серафима, мельком взглянула в большое зеркало в причудливой раме. Подумала: «Наверное, из барской квартиры». Не узнала себя, почерневшую от мороза и ветра. Опустила голову, взяла мертвого сыночка на руки, вышла в сени.
За ней гуськом вышли и все остальные, с тяжелым, гнетущим чувством.
Панкрат помог Авдотье спуститься по лестнице.
– Вот, мать, против таких и воюет наш Вася. Чуешь, какое он делает справедливое дело?
– Чую, Панкрат. Ну и зверюга же казак, прости господи.
Собака выбежала было из будки, загремев цепью, но Андрей пригрозил ей костылем, и она повернула обратно.
Вышли на улицу. Кругом все еще стоял невероятный шум и гомон. Безучастные ко всему, они направились к Волге, чтобы переправиться на тот берег, в Астрахань.
На Волге, широкой и просторной, открытой всем ветрам, кружил вихрь, забивался за воротник, слепил глаза. Шли мелкими шажками, скользя по оголенному льду. Вдруг у полыньи, где вот уже седьмой день хлопотала водолазная команда и дежурили члены экспедиции, Павлик увидел Васю-Василька. Он вырвался из рук бабки и побежал к нему с радостным криком:
– Дядя Вася, дядя Вася!..
– Павка!
– крикнула Авдотья.
– Павлик!
– грозно прикрикнул Андрей.
Но Павлик уже висел на шее у Василия, и тот, обхватив его за бока, кружил по льду. А в следующую минуту, после радостных слез, бессвязных вопросов и ответов, семья Панкрата сидела в палатке водолазов… Василий то и дело подбрасывал в печурку щепки. Огонь ярко пылал, и каждый рассказывал о себе, о событиях, происшедших за полгода…
В сторонке, закинув ногу на ногу, с потухшей папиросой в руке, сидел Оскар Лещинский. С затаенным вниманием он прислушивался к разговорам. «Так это их мы тогда встретили в степи!.. Они могилу вырубали в мерзлой земле… Герои моей баллады «Замерзший мальчик в степи», - думал он.
– Старик совсем замечательный! Образ эпический, былинный… Замечательна мать замерзшего мальчика. С нее хоть картину пиши! Одета в старенькую шубенку, повязана шалью прабабушки, все безобразит ее, а она выглядит красавицей!.. Сколько ей лет? Двадцать пять, двадцать восемь?.. Видно - крутая, с характером». Он вспомнил слова старухи, сказанные о ней в степи: «Она у нас упрямая…»
– Скажите, пожалуйста, не попадалась ли вам в пути женщина с двумя детьми?
– спросил он.
– Звать ее Лидия Николаевна… С нею должны быть девочка и мальчик…
– Тысячи матерей с детьми едут и бредут по степи, - сказал Панкрат, - разве запомнишь всех…
Лещинский полез в карман гимнастерки, достал пачку фотографий, вытащил одну из них, протянул Панкрату. На ней были изображены он с сыном и дочкой. Сняты они были в Пятигорске, прошлым летом, где-то в парке… Он сидел на скамейке, слева от него стояла дочь Леночка, справа - сын Валерий. Дети были в белых костюмчиках и панамках…
– Нет, не встречали, - сказал Панкрат.
Фотография пошла по рукам.
– Какой вы здесь глазастый!
– сказала Серафима.
– И красивенький!
– сказала Авдотья, глядя на усталое, обросшее лицо Лещинского.
– Тысячи, десятки тысяч идут… - задумчиво сказал Панкрат.
– Моих все не видать!
– Спрятав фотографию, Лещинский порывисто встал.
– Придут, не горюйте, - успокоил его Панкрат.
– Мы пришли, и они придут. Добрые люди помогут.
– Придут ли?..
– Лещинский вытащил из печурки головешку, прикурил и вышел из палатки.
Если бы колонна «кавказской экспедиции», с которой он недавно пробирался по калмыцкой степи, продвинулась еще совсем немного за Кизляр, тогда бы Оскар наверняка встретился со своей семьей. Она ехала в обозе беженцев, в телеге, запряженной двумя быками. Но этого не случилось: экспедиция в Кизляре повернула обратно в Астрахань…
Немного погодя из палатки вышли Панкрат и Василий.
– Чем же вам помочь, отец?
– спросил Василий.
– Не беспокойся, сынок, все уладится. Прежде всего мы сходим на кладбище… А там будет видно. Что делать - время такое. Всем тяжело…
Не прошло и получаса после ухода семьи Панкрата, как невдалеке от полыньи показались знакомые сани. В них сидели Киров и Атарбеков. Старшина бросился в палатку и занялся приготовлением обеда. Качальщики стали пилить дрова, а Костя Большой и Костя Маленький быстро вытащили из лунок свои блесны.
– Ну, как живете, дачники?
– шутливо спросил Киров.
– Замечательно, лучше и представить трудно.
– Лещинский подошел к саням.
– Тут можно умереть от тоски и скуки!
– Дымок из печурки… Звон пилы… Рыбаки у лунок… Нет, так машину мы не найдем!
– Киров вылез из саней и направился к палатке.
– А мы дважды уже сегодня спускались на грунт, - подал свой зычный голос Костя Большой.
– Ну и как?
– Без толку, товарищ Киров. Ничего там нет!
– Мы все обшарили, - вмешался Костя Маленький.
– А я, Сергей Миронович, думаю, что машину все же унесло течением, - сказал Василий.
– Другого ничего не могло случиться!
Костя Большой махнул рукой и отвернулся.
– Течением?
– спросил Киров.
– Но машина ведь тяжелая, с грузом.
– А у него, Мироныч, сегодня праздник, - сказал Лещинский, положив руку Василию на плечо.
– Пришли мать, отец, брат…
– Такая радость, и вы молчите?
– Киров протянул Василию руки, и тот крепко их пожал.
– Значит, жив-здоров Панкрат?
– Жив-здоров, Сергей Миронович. И мать здорова. Только вот с братцем… беда у него с ногами.
Киров посмотрел на пригорюнившегося Оскара, потрепал его по плечу.
– Все приходят, и твои придут, - участливо сказал он.
– Не сегодня, так завтра придут. А сейчас поезжай домой, отдохни, Георг за тебя подежурит.
– Я подожду вас, - сказал Лещинский и вслед за Кировым и Атарбековым вошел в палатку.
Там втроем они о чем-то долго и горячо говорили со старшиной. Василий их разговора не слышал, но последняя реплика Сергея Мироновича донеслась до него очень даже четко: «Машину с грузом надо найти во что бы то ни стало! На поиски следует пригласить других водолазов».
Из палатки вышел Атарбеков.
– Георгий Александрович, можно с вами поговорить?
– Василий отвел его в сторону.
– Скажите, Георгий Александрович, чем так встревожен Киров? Что-нибудь случилось? Может быть, я чем-нибудь могу помочь?