Грозный год - 1919-й. Огни в бухте
Шрифт:
– Все эти сведения вы найдете у мистера Хоу. Много полезного, конечно, может вам дать и мистер Чейс. Для него мы готовили разные сведения и справки, вплоть до улова рыбы по каждой фирме в отдельности. Хоу и Чейс большие друзья, и, надо думать, у них одни цели в Астрахани?
– Винницкий выжидательно уставился на англичанина.
– Конечно, конечно, - поспешил согласиться Адам Фокленд, хотя при этом чему-то криво усмехнулся.
– Большую помощь вам могут оказать и все сидящие за этим столом, - подобострастно сказал Гладышев.
– И в особенности… - В это время раскрылась дверь и в сопровождении мадам Бахваловой вошла княгиня Туманова.
– И в особенности наша многоуважаемая княгиня!
– ликующе воскликнул Гладышев.
За столом все засуетились. Раздался шум отодвигаемых стульев, звон посуды, шарканье ног. Мадам Бахвалова познакомила княгиню с Николенькой, потом - с англичанином. Фокленд не сводил с Тумановой восхищенного взгляда. Это была молодая, красивая женщина, жена полковника, который бежал в прошлом году к Деникину и командовал теперь у него одним из ударных полков. Одета Туманова была в скромное, английского покроя платье. Держалась холодно и строго. Говорила медленно и многозначительно. Смеялась сдержанно, одними уголками губ.
Когда все снова расселись за столом, Винницкий наклонился к англичанину, доверительно зашептал ему:
– Наша красавица княгиня работает в самом ихнем Ревсовете, и господин Шляпников, говорят, того… не совсем к ней равнодушен… Жаль, конечно, что его отзывают в Москву… Полезный для нас был человек!.. Но наша княгиня умница, у нее про запас давно закуканен другой «ответственный» поклонник…
Безбородько налил всем коньяку, провозгласил тост за здоровье княгини. Туманова поблагодарила и сказала:
– Здоровье - это не самое главное сейчас, господа!
– Она поднесла рюмку к губам, но не выпила.
Потом рюмки снова были наполнены, и тост произнесла княгиня - коротко и бешено:
– Объединиться - и ударить, господа!
Тост ее был встречен ликованием, почти ревом присутствующих.
На это раз Туманова выпила рюмку до дна.
Винницкий взял англичанина за локоть, жарко зашептал ему:
– Только бы успеть до весны! Покончить до весны!.. Там начинается путина, мистер Фокленд, из Каспия в Волгу косяками идет рыба!..
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Ведя арьергардные бои, прикрывая отступающих, последней в калмыцкую степь уходила кавалерийская бригада Ивана Кочубея.
Генерал Бабиев не раз пытался окружить бригаду. За голову Кочубея была обещана баснословная награда: два миллиона рублей. Атака следовала за атакой. Но каждый раз, измотав врага в бою, Кочубей счастливо выводил бригаду из ловушек.
В районе Черного Рынка Бабиев снова бросил в бой все свои силы, пытаясь перерезать дорогу отступающей пехоте и обозам с беженцами. Но и на этот раз Кочубей спас положение, далеко отбросив конные полки деникинцев.
Бригада отступала в походных колоннах, с огромным обозом, с фургонами полевого лазарета, куда свозили заболевших. Ни одного конника не покинул Кочубей в этой пустыне смерти. По мере сил он подбирал в пути отбившихся от своих частей больных и раненых. Собирал брошенные орудия и пулеметы. Конникам удалось обнаружить даже застрявший в песках подбитый броневичок, и его везла сейчас четверка лошадей.
С трудом держались кавалеристы на измотанных конях. Многие переносили тиф, не сходя с седла. Долго крепился и больной Кочубей, но не выдержал, потерял сознание, свалился с коня. Тогда его уложили на тачанку.
Горячий в жизни и в бою, порой необузданный в своих поступках, притих в болезни Кочубей. Морщинами покрылся его высокий, загорелый лоб. Потускнели глаза. В шапке из мелкого каракуля, в красном, огненном башлыке, в малинового цвета черкеске, он лежал на высоких пуховиках, покрытый одеялами и шубами, сгорая в тифу.
Над тачанкой поставили шатер, который должен был защитить комбрига от ветра и снега.
– Душно! Не вижу хлопцев!
– задыхаясь, крикнул Кочубей, и шатер убрали.
Думал Кочубей: доберется до Астрахани, даст людям отдохнуть, вылечит больных, сам поправится, перекует лошадей, отточит притупившиеся клинки, пополнит бригаду, а там с новыми силами ударит по кадетам. Верил, что армия воскреснет, снова пойдет на Кубань.
Иногда Кочубей вскакивал на подушках, разметав одеяла и шубы, сердился:
– Что за мертвечина вокруг? Гей, песню!
И скакал тогда его порученец по бригаде, собирал песенников и музыкантов.
Раздавалась песня. Ее подхватывала вся бригада, и неслась она, крылатая, по заснеженной пустыне. Пели, прикрыв рты от мороза и ветра.
Даже усталые, еле бредущие кони, питающиеся одним только камышом, и те шли веселее.
Верстах в пятидесяти от Лагани Кочубею передали пакет за пятью сургучными печатями. Это был приказ наштарма 12-й армии Северина, которая разместилась в районе Лагани, на полпути между Кизляром и Астраханью. В приказе Северин требовал от Кочубея, чтобы он немедленно вернулся на последние исходные позиции, отбросил конную группу генерала Бабиева за Кизляр и чуть ли не один повел войну с Добровольческой армией, - других советских частей в этих местах давно уже не было, бригада отступала последней.
Возвращение по пустыне назад - без продовольствия, без корма для лошадей, без боеприпасов, с обозом больных и раненых, бои со свежими, отборными деникинскими полками - было бы равносильно гибели бригады. Это хорошо понял Кочубей, прочитав приказ Северина.
– Скачи до своего бывшего полковника, - велел он посланцу Северина.
– Скажи, я ему не подчинен.
Бригада продолжала свое движение на Астрахань, одним крылом прикрывая колонну Боронина, которая на глазах удивленных конников росла, как снежный ком, превращаясь в целую дивизию, а вторым - отбиваясь от мелких и крупных отрядов противника.
Ночью, после того как колонна Боронина прошла на Астрахань, дорога в районе Лагани на широком фронте, по приказу Северина, была перерезана окопами и проволочными заграждениями. Были установлены пушки и пулеметы. В приказе говорилось: «Зарядов и патронов не жалеть!»
Когда на рассвете первый эскадрон вступил на территорию Особой кавдивизии, его встретили пулеметным огнем. Недоумевали кочубеевцы.
– Так що вы, чертяки, ошалели? Мы же не кадюки. Мы бригада Кочубея!
– встав на стременах, закричал командир эскадрона Иван Завгородный.