Грозный год - 1919-й. Огни в бухте
Шрифт:
– Буданов! Меня знает весь город, я член губисполкома…
– И член комиссии по реквизиции имущества и уплотнению квартир?.. Так это вы?
– быстро подхватил Киров.
– Тогда я о вас слышал!
– Вот видите! Я был уверен…
– Это у вас пропадает имущество со складов? Это вы вечно пьянствуете и терроризируете население своими дикими выходками?..
– Позвольте, позвольте!.. Это неправда, на меня клевещут, - трезвея на глазах, начал оправдываться Буданов.
– Может быть, неправда и то, что вы сейчас пьяны?..
– Разве?.. Я с утра выпил рюмочку в честь именин бабушки, но это такой пустяк. Разве я пьян?..
– Уезжайте-ка домой, Буданов. Когда выспитесь, приходите в ревком, я вас приму. Идите!..
Тот плюхнулся в сани, а Киров подошел к дожидавшимся его Мусенко и Нефедову, и они направились через Братский сад.
– Много нашкодил у нас этот Буданов, - сказал Нефедов.
– Умные люди говорят, что он реквизирует имущество у буржуев, а продает спекулянтам с Татарского базара. Сыт, пьян и нос в табаке!
– Будановых много развелось в Астрахани, - поддержал его Мусенко.
– Сначала они пролезли в партию, потом на хорошие должности, вот и безобразничают.
– Мы наведем порядок в городе, - ответил им Киров.
– За это можете быть спокойны. Важно, чтобы об этом знали и рабочие. Кстати… что говорит народ о происшедших событиях?
– Вы о ревкоме? Народ рад, что он создан, - ответил Мусенко.
– Только плохо, что людей мутят новым декретом о хлебном пайке.
– Кто мутит?
– Да известно кто! Господа меньшевики. Сидят в фабзавкомах, вот и мутят!
– А что говорят?
– Глупости, на что еще способны?.. Говорят, будто бы хлеба в городе много, склады ломятся, а мы его не даем народу. Вот как, товарищ Киров!
– Что еще говорят?
– Ведут агитацию за свободную продажу хлеба, за отмену карточной системы.
– Это не глупости, Мусенко. Как народ относится к этим разговорам?
– Народ-то ведь разный, товарищ Киров. Кто посознательней да с коммунистическим понятием, тот, конечно, дает отпор таким разговорчикам, а кто того… значит, небольшого ума и дальше своего носа не видит, тот, глядишь, и уши навострит, не все и поймет.
– Я о хлебе все скажу, всю правду, - задумчиво проговорил Киров.
– Вот и хорошо!
– обрадовался Нефедов.
– А то наши комитетчики уже решили, что вы обойдете этот вопрос. И намереваются открыть дискуссию по хлебу.
Киров усмехнулся:
– Дискуссию им не придется открывать. С декрета о хлебном пайке я и начну разговор!
– Тогда ловко получится!
– Нефедов от удовольствия даже зажмурил глаза.
– А то у них и оратор подготовлен, для затравки, так сказать. Ребята мне передали. И не один, а целых два!
– Второй - запасной, на всякий случай.
– Мусенко рассмеялся, махнул рукой.
– Пригласили из города. Не надеются на себя.
– Вы родом из Прикумья?
– спросил Киров Мусенко.
– Нет, товарищ Киров, я коренной астраханец. Из Прикумья у меня жена. Из Величаевки! И сейчас она там вместе с детьми. Вывез я их туда еще прошлым летом.
– Сколько у вас детей?
– Трое: две девочки и мальчик.
– Величаевка, Величаевка… - задумчиво произнес Киров.
– Это, пожалуй, одно из крупных сел Ставропольщины?
– Да, товарищ Киров, село большое, богатое. Недалеко - знаменитые прикумские камыши, золотое место для охоты. Водится там любая птица, кабанов много.
– Скажите, - продолжал спрашивать Киров, - родня у вашей жены из казаков или из иногородних? Много у вас знакомых среди местных жителей?
– Родня - из иногородних. Костромские! А из местных крестьян мало кого знаю. Не приходилось иметь с ними дела. Вот есть в Величаевке у меня дружок хороший, охотник заядлый - Петр Петров. Мы с ним походили по болотам и плавням!
– Мусенко готов был рассказывать и рассказывать об этих «золотых для охоты местах», но вздохнул и замолчал: он понял, что не из праздного любопытства Киров расспрашивает его о семье и родне жены.
– Воевали? Были на фронте?..
– Три года вшей кормил в окопах. Был ранен тяжело, отпустили домой на поправку. Приехал в Астрахань, четыре месяца пролежал на койке, потом стал ходить с палочкой… Хотели определить в тыловую часть, но я слесарь, пошел на завод. Так и вернулся в свою рабочую семью! В Астрахани нам с Нефедовым еще пришлось повоевать в дни январского и августовского мятежей. Но вы об этом знаете…
– Вы тоже из фронтовиков?
– обратился Киров к Нефедову.
– Так точно, товарищ Киров. Как и Мусенко, три года пробыл на фронте. Служил в пулеметном расчете…
Во дворе завода Кирова встретил почетный караул рабочего отряда. Одеты были кто во что, но вооружены все хорошо.
Сопровождаемый отрядом, Киров направился в гудящий, как улей, механический цех.
Был как раз обеденный перерыв, и сюда собрались рабочие всех цехов.
В самом начале своей речи Киров рассказал собравшимся о тяжелом положении Астрахани. Он объяснил рабочим, что декрет о сокращении хлебного пайка был подписан в целях ликвидации продовольственного затруднения.
С беспощадной откровенностью Сергей Миронович нарисовал тяжелую картину борьбы на фронтах гражданской войны, остановился на заговоре империалистов, стремящихся задушить первое государство рабочих и крестьян, определил основные задачи, стоявшие перед рабочим классом Астрахани.
– Астрахань - наиболее удобный пункт для переформирования армии, - сказал Киров, зажав в руке фуражку и подойдя к самому краю разметочной плиты.
– Астрахань - опорный пункт революции, охраняющий устье Волги от белогвардейцев, не дающий Деникину и Колчаку сомкнуть силы и создать единый контрреволюционный фронт! Наконец, Астрахань - база помощи большевистскому подполью в Закавказье, на Северном Кавказе, в Дагестане, в тылу у Деникина. Нам необходимо, товарищи, установить в Астрахани такой революционный порядок, чтобы удержать город. Из бойцов Одиннадцатой армии мы должны создать новую, крепко организованную армию, которая снова пойдет в наступление и очистит Северный Кавказ от деникинцев.