Грозный всадник
Шрифт:
Распустили паруса казацкие струги. С волны на волну, с волны на волну плывут они выводком лебединым.
Всё дальше и дальше уходит родная земля. За каспийской волной скрывается.
Казаки - удалой народ. Не занимать им у смелых храбрости. Однако морской поход не прогулка в леса за ягодой.
– Что же ждёт нас в далёком краю?
– Как нас встретит страна Ишпагань?
– Суждено ли домой вернуться?
"Ишпагань, Ишпагань, - сам с собой рассуждает Разин. Стоит он на атаманском переднем струге. Смотрит на воду, на небо,
Прошли казаки по Каспийскому морю. Побывали в Дербенте, в Ширване, в Баку. Есть в Персии город Решт, есть Фарабад, есть Астрабад. И здесь лихих донцов повидали. Сотни вёрст прошли казаки. Вступали с персами в жаркие схватки. Чуть не погибли, зимуя в чужом краю. С эскадрой персидской бились. Проявили и ум и геройство. Однако свободной земли не нашли. Правда, вернулись назад с добычей.
Качает Каспий стрелецкие струги. Гонит к дому попутный ветер.
"Ишпагань, Ишпагань, - сам с собой рассуждает Разин, - нет свободной земли на свете. Да и стоит ли искать за тысячу вёрст от дома. Эх, скрутить бы боярство в своём краю! Людям бы хлеб и волю".
Дерзкие думы у Разина.
"Ишпагань, Ишпагань, - нет свободной земли на свете".
Вот и берег родной вдали. Чайки криком людей встречают.
ЧАЛМА
Вернулись казаки из похода. Стали на отдых в Астрахани. Уходили в персидские земли - жалко было на них смотреть. Обносились совсем казаки. Рубахи и те не у каждого были. На одежонках дырка к дырке тогда лепилась.
Ну, а теперь глянешь на казаков - зарябит в глазах. Кто в кафтане суконном, кто в бархатном. Кто в лисьей шубе, кто в соболиной. Халаты почти у каждого - алые, жёлтые, вишнёвые, в малиновый цвет.
Август. Солнце палит пожаром. Пот ручьями с любого льётся. Однако терпят лихие донцы. Ходят в кафтанах, халатах и шубах. Нарядом своим красуются.
При разделе персидской добычи Кривому Симошке досталась чалма. Чалма дорогая, шёлковая. Золотом, жемчугом шитая. И размером как раз на Симошку. Напялил на чуб свой казак чалму. Глянешь теперь на Симошку, словно это идёт не казак, а шествует важный турок.
Нравится Симошка себе в чалме. Народ на Симошку поразинувши рты глазеет. Следом мальчишки толпой бегут.
Идёт Симошка, глазом кривым на людей косит, по-глупому как-то, по-заячьи улыбается.
Встретил дружка Гаврилу Большого - похвастал своей чалмой.
Встретил Любимку Непейвода - этому тоже чалмой похвастал.
– Золотом, жемчугом шитая, - объясняет любому Симошка.
– Такая чалма стоит двести казацких шапок. Её до меня сам турецкий паша носил.
Гулял, расхаживал казак по улицам Астрахани и вдруг нос к носу столкнулся с Разиным.
Остановился Разин, посмотрел на необычный вид казака, на чалму, на кривой глаз, на глупую улыбку Симошки, ткнул пальцем, проговорил:
– Турок?
Опешил Симошка.
– Батюшка атаман, я же казак. Я же Симошка Кривой, - поспешно добавил.
– Что кривой - это вижу, - ответил Разин.
– Кривой есть, казака же не вижу.
– Я же с Дону, батюшка Степан Тимофеевич. Мы же разом с тобой в Ишпагань ходили. Я же казак, казак, - уверяет Симошка.
– Не вижу, не вижу, - повторил Разин. Голос стал у него суровым.
Сообразил Симошка, в чём дело, не таким уж был глупым, скинул поспешно чалму.
Посмотрел Степан Тимофеевич на казака и снова сказал:
– Нет казака. Не вижу.
Екнуло тут у Кривого Симошки сердце. Показалось ему, что Разин потянулся к казацкой сабле. "Ну как возьмёт зарубит?"
– Один минут!
– закричал Симошка.
Рванулся он в сторону, к торговым рядам. Прошла минута - и впрямь вернулся. Нет у Симошки в руках чалмы. Смушковая шапка на голове.
Посмотрел Разин на шапку, усмехнулся:
– Ну, теперь вижу, что ты казак.
Расплылся в улыбке Симошка.
Сокрушался потом казак:
– Суров атаман, суров. И как я ему на глаза попался? В другорядь я бы за ту чалму выменял двести казацких шапок.
История с чалмой и другим послужила наукой. Скинули разинцы лисьи, собольи шубы. Вновь надели зипуны и казацкие свитки.
Передохнув после морского похода в Астрахани, Разин вместе с казаками вернулся к себе на Дон.
"РАВЕН ОДИН ОДНОМУ"
Радостно встретили разинцев на Дону. Многие и веру уже потеряли, что вернутся домой казаки. Разные слухи о них ходили. То шептались люди о том, что потонули донцы в неспокойном Каспийском море. То новые вести пришли на смену: положили где-то в каких-то боях казаки свои буйные головы.
И вдруг - целы, невредимы вернулись они домой.
– Эх, удалой народ!
– Ну как там, в краю чужом?
– Хороша ли страна Ишпагань?
– А верно, что нет там ни солнца, ни месяца?
Смотрят станичники на добычу заморскую, на халаты, на шубы, золото и серебро. Лезут, как мухи, к Разину:
– Может, снова пойдёшь походом? Мы бы тоже с тобой заодно. И нам бы сгодились халаты твои и шубы, не помешало бы золото и серебро.
Но дума другая у Разина:
"Да разве счастье в персидских халатах! Если даже каждый десятый мошну набьёт, богаче не станут люди".
Немало исходил по белому свету Степан Тимофеевич. Даже старый Разя как-то сказал:
– Шатун!
Ходил и на юг к крымчакам и нагайцам, в военном походе к польской границе шагал на запад. Дважды бывал в Москве. Добирался и дальше - на самый Север, к студёному Белому морю.
Насмотрелся Степан, навиделся. Прижали всюду бояре Русь. Несладко везде человеку.
– Нет, не в халатах радость. Счастье, станичники, надо искать в другом. Птица имеет волю, - рассуждал Степан Тимофеевич.
– Рыба имеет волю. Букашка степная, зверь ли лесной - и эти сами себе господа. Чем же люди на свете хуже? Э-эх, оседлало боярство Русь! Нет бы стать на дыбы коню да тех, кто залез на шею, махом единым скинуть.