Грозовые Птицы
Шрифт:
Именно этим я и решил заняться — поиском собственной тихой комнаты, куда можно было бы притащить «приятеля» с пропуском.
Для командированных тут была устроена специальная биржа жилья, недалеко от вокзала. Так что мне предстояло вернуться туда, откуда я приехал. Если бы Алина вдруг решила следить за мной — я бы оказался на грани провала. Поэтому я принял все необходимые меры, чтобы уйти от возможного «хвоста». А потом вернулся к дому Алины и убедился, что всё это время она оставалась в своём номере.
После этого, всё так же не теряя бдительности, я направился в сторону
Ни снять комнату, ни поужинать с Алиной в тот вечер у меня не получилось. Как только я отошёл на пару кварталов от дома, где она остановилась, вдруг погасло уличное освещение. И не только уличное: окна домов тоже перестали светиться.
Я инстинктивно ринулся вперёд, лихорадочно вспоминая, где находится ближайшее бомбоубежище. И только потом вспомнил, что не знаю схему местных укрытий. Во время подготовки этой информации мне не дали, а запросить самому мне не пришло в голову. Потом я подумал об Алине. И мне даже стало немного стыдно. Почему я не ринулся спасать её прежде всего? Впрочем, на этот вопрос у меня было целых два ответа. Во-первых — возрождаться ей не впервой. И во-вторых — она с другой стороны.
И всё же я побежал в её номер, стараясь не оступиться в темноте на бордюрах и не переломать ноги.
Дверь была не заперта. Меня это насторожило, и я достал из кобуры штатный револьвер. Бесшумно шагнул внутрь, стараясь держаться у стены.
— О, ты сообразил вернуться! — радостно сказала Алина, — молодец!
Я чуть не спросил глупость, вроде «Что происходит?» Но вовремя одёрнул себя.
— Как узнала, что это я?
— Глупый, — хихикнула она, потом подошла ко мне, поцеловала в щеку и прошептала на ухо: — по запаху.
Когда мы вышли на улицу, было всё так же темно и пустынно. Только откуда-то издалека, как мне послышалось, доносился нарастающий гул.
— В общем, тебе делать ничего не надо, — говорила Алина, явно взволнованным голосом, — на статике можно просто получать удовольствие. Поначалу я буду с тобой, но потом мне надо будет отойти на свой фланг. Так что не переживай, когда я исчезну.
— Договорились, — кивнул я.
Мне что-то не понравилось в той манере, в которой Алина вдруг начала говорить. Вроде бы всё нормально. Ничего подозрительного. Но каким-то шестым чувством я вдруг уловил в ней… тоску? Испуг? Сложно сказать, что именно это было. Но это точно не могло быть связано с неформальным традиционным мероприятием для этой стороны, которое называлось «Чествование». Тут было что-то ещё. С чем это может быть связано? Разве что… со мной?
Я ненавязчиво, но внимательно наблюдал за Алиной. В скудном звёздном свете уловить детали было сложно, но я заметил, как она то и дело бросала взгляд куда-то в направлении центра города. Словно ждала чего-то. Сигнала?
Странный гул усиливался. В нём уже можно было уловить медленный, вязкий ритм. Словно какие-то гигантские барабаны размеренно бухали, распространяя низкий, на грани инфразвука, шум. От него почему-то становилось тревожно и волнительно.
А том я заметил кое-что ещё. Оранжевые пятна на силуэтах самых высоких домов. Словно отблески гигантского костра.
До сих пор мы были одни. Но вот, миновав очередной переулок, мы оказались на широкой улице. Тут было довольно много народу. Все шли, чинно и размеренно — в ту сторону, где бухал барабан. Кто-то был в форме. Кто-то — с голым торсом. Некоторые даже были раскрашены причудливыми узорами из белой краски. Такие шли по краям огромной людской колонны.
Наблюдая за передвижениями колонны, я отвлекся на пару мгновений от Алины, а когда снова посмотрел на неё, обнаружил на её лице разводы белой краски.
— Как только увидим, мне надо будет отойти, занять своё место, оно в паре кварталов отсюда, — сказала она, взяв меня за руку. Она вдохнула, словно собиралась что-то добавить, но промолчала.
— Увидим что? — спросил я.
— Т-с-с-с! — она приложила палец ко рту, прошептав: — сейчас тихо. Сам всё поймёшь.
На самом деле меня вдруг начал занимать вопрос: придётся ли ей тоже идти топлес? Всё-таки голое женское тело, в толпе почти исключительно одних мужиков… конечно, правила правилами, но…
Тут краем глаза я заметил какое-то свечение. Обернулся. У пары раскрашенных вдруг в руках оказались зажжённые факелы, и они замерли на тротуаре. Колонна пошла дальше.
Метров через двадцать ещё одна пара осталась на тротуаре с факелами.
А через квартал колонна повернула на широкий проспект. И тут я увидел: огромная статуя, метров двадцать в высоту, из какого-то желтоватого металла. Хотя, возможно, это из-за огня казалось, что металл имеет оттенок бронзы? Изваяние представляло собой мужскую фигуру: мускулистый торс, рубленое, пожалуй, даже гротескное лицо. Из-за живого пламени у ног статуи этот лик казался живым: он словно наблюдал за собравшимися у ног великана пигмеями, то хмурясь недовольно, то одобрительно ухмыляясь.
Статуя двигалась в одном ритме с ударами невидимого гигантского барабана. Из-за этого казалось, что исполин идёт медленной чинной поступью, хотя, конечно, изваяние оставалось неподвижным. Впрочем, всего через пару минут я вовсе не был в этом так уж уверен…
Ритм, огонь и статуя будили что-то тёмное, очень древнее в душе. Хотелось замереть, затаиться. Трепетать перед силой, которая намного превосходит человеческую — и в то же время сама является воплощением живой людской воли.
Я с удивлением почувствовал, как Алина с силой, до боли, сжала моё плечо.
— Используй вакидзаси, — прошептала она мне на самое ухо, — у тебя пара минут. Не попадай в плен.
До того, как смысл сказанного ей дошёл до моего сознания, Алина исчезла. Растворилась в темноте. И в тот же момент я ощутил, что воздух вокруг будто густеет. Его наполнял дымный аромат, чем-то напоминающий запах горелой хвои.
Шаги окружающих меня людей замедлились. А ритм наоборот — ускорился.
После пары вдохов я понял, что этот дым как-то действует на сознание. Восприятие предельно обострилось. Движение огромной статуи перестало быть просто иллюзией; она стала живой. Мне нестерпимо захотелось опуститься на колени, отдаться тому, что пробуждалось где-то в глубине моего существа, прорастая из древнейших рептильных инстинктов.