Грозовые Птицы
Шрифт:
— Присаживайся, — сказал он, — давай, наконец, поговорим. Кстати, меня впечатлило твоё поведение в заключении. Невероятный оптимизм. Забота о сохранении своего тела… или ты просто фанат ощущений? Есть и такие.
— Там не было книг, — я пожал плечами.
— Книг? — переспросил Тревор немного растеряно, — ах, да. Не знал, что ты религиозен. Положил бы парочку. У нас они не запрещены, даже те конфессии, которые проповедуют только на вашей стороне.
— Это было бы здорово, — честно сказал я.
— Ну да ладно, — Тревор придвинул к себе стул и сел напротив меня, опустив руки на спинку, —
— Ты… умеешь расположить к себе, — осторожно заметил я, — еда была по-настоящему хорошей.
— Спасибо! — осклабился Тревор, — ну и давай к делу. Знаешь, зачем мне нужен был перерыв?
Я молча пожал плечами.
— Странно. Думал, ты догадался уже. Как ты понимаешь, никто из людей, которых ты узнал на фото, не имеет о тебе ни малейшего понятия. Они тебя никогда не видели. Это доказано.
— Ты их проверял так же, как меня? Серия портретов?
— Конечно, — Тревор пожал плечами, — догадаться не сложно. Это значит, что ты с ними встречался в обстоятельствах, которые находятся вне сознательных воспоминаний этих людей. Причем эти обстоятельства имеют для тебя большое значение, учитывая эмоциональную реакцию.
— Допустим, — кивнул я.
— Мы к этому ещё вернёмся, — улыбнулся Тревор, — теперь другая важная часть. И с этого момента, как я надеюсь, между нами возникнет настоящее доверие и чувство партнёрства.
Я критически взглянул на него.
— Татуировки, — сказал Тревор, — ты знал, что они бывают у новорожденных практически исключительно на нашей стороне?
— Нет, — искренне ответил я.
— У нас это довольно частое явление, — продолжал он, — причем заниматься изучением, каталогизацией изображений и символов, расшифровкой и интерпретацией запрещено под угрозой ссылки в вечный штрафбат. Кстати, тут давно научились их делать самостоятельно. И вот что интересно: невозможно предугадать, какая татуировка останется на теле после перерождения. Иногда врождённые татуировки исчезают, иногда те, что были сделаны здесь, выдерживают много перерождений.
Я был искренне удивлён. Странно, почему я сам об этом не подумал раньше?
— В то же время на вашей стороне это настолько редкое явление, что многие, даже опытные воины, понятия не имеют, что это такое, — продолжал Тревор, — возможно, поэтому, твоя татуировка с группой крови не привлекла должного внимания контрразведки.
Я промолчал; Тревор вздохнул и глянул на меня испытующе, будто собираясь с силами. Он выглядел как новичок на крещенских ныряниях в прорубь. И это его состояние здорово сбивало меня с толку. Я не мог понять — игра ли это? И если игра — то на каком уровне?
В следующую секунду Тревор вдруг начал раздеваться. Для начала скинул китель, потом — стянул майку. Подошёл ко мне. Протянул руку, демонстрируя внутреннюю часть предплечья. Там были едва заметные нити шрамов, складывающиеся в корявые буквы: «find Rus Int».
— Шрамы, даже зажившие — крайне редкое явление. Встречаются куда реже, чем татуировки, — продолжал Тревор, — а мой случай, насколько мне удалось выяснить, вообще уникальный, — он снова взглянул мне в глаза, наблюдая за реакцией. Мне же просто нечего было сказать. Я был очень недоволен собой — за то, что не обратил внимание на такую важную деталь в жизни этого мира, которая, к тому же, могла дать информацию к размышлению о том, что тут происходит и как отсюда выбраться.
— Когда я родился эти шрамы ещё кровили, — продолжал он, — но, к счастью, я проявился прямо посреди боя, и чуть сразу не отправился на перерождение. Никто не придал значения паре лишних царапин. Кроме меня самого, уже позже.
— У вас тут тоже есть что-то вроде тестирования, чтобы определить, в какие войска пойдёт новорожденный.
— Верно, — Тревор осклабился, — то есть, ты примерно понял, что я делал дальше.
— Строил карьеру в разведке…
— Не просто строил. Я внедрил несколько принципиально новых методов допроса. Потом внедрил активный метод, позволяющий с очень высокой степенью вероятности доводить пленных до перерождения на нашей стороне. В крайне сжатые сроки.
Теперь я посмотрел в его глаза. В них было холодное любопытство. А ещё — тщательно скрываемая жажда чего-то…
— Сволочь, — констатировал я.
— А это как посмотреть, — Тревор отреагировал на оскорбление спокойно, словно ожидал его, — до меня тут творилось полное варварство. Пир плоти и боли. Кровища, кишки, это вот всё… и всех устраивало. Хотя десять процентов обращённых за полгода мучений считалось отличным результатом!
Мы замолчали, глядя друг другу в глаза. Я успел взять себя в руки и заслонился эмоциональным щитом полного неприятия. Нет, я не стал его выспрашивать о новых методах, как бы ему этого не хотелось.
— Ты показал мне художества на своей руке, — наконец, сказал я, заметив первые признаки растерянности в его взгляде.
— А, да, — кивнул Тревор, — в общем, я думаю, что это послание от меня самого. Я в прошлом знал, что попаду в место, где люди, вероятно, теряют память. И таким образом смог мне передать частицу информации. Раскручивая которую, я вышел на тебя. Rus Int — очевидно, русский разведчик. Ради этого я перебрался в этот треклятый сектор! Ты знал, кстати, что даже в циклы, близкие к равновесию, тут никогда не бывает тихо? Странный это язык, тут такой накал полярности, что стороны рвут друг друга с особым остервенением… И вот теперь я убедился, что это не было самообманом. Ты определённо того стоил.
— Что ты хочешь от меня?
— Того же, что твой куратор на твоей стороне, — теперь Тревор демонстрировал пределы своих возможностей, это было совершенно понятно, — я хочу выбраться отсюда. Туда, откуда ты пришёл.
— Что ж, — я вздохнул, стараясь не выдать досаду, — в таком случае, ты знаешь, что у него не было толкового плана, как вытащить нас отсюда. И у меня нет.
Тревор улыбнулся и придвинулся ко мне вплотную.
— Это потому, что твой куратор не сам принимал решения о тебе, — прошептал он, — предполагается, что я буду действовать так же. Мне доверяют. И я должен делать так, как мне велят. Но я буду умнее.