Грудь четвертого человека
Шрифт:
Союза от таких вот "переподготовок" в масштабе всей страны. Ведь за каждым призванным на сборы согласно закону сохранялась средняя зарплата в течение всех месяцев пребывания в армии. Плюс к этому, каждому выплачивалось некоторое денежное содержание по месту прохождения временной службы. Обмундирование и питание этой массы людей тоже обходилось в копеечку. А толку от подобной "учебы", как видно из обрисованной картины, если и было, то – чуть…
Да, больше мне служить в армии не пришлось. Однако она не хотела меня отпустить так уж легко и бескровно. К следующему году мы с женой надумали провести свои отпуска в Ленинграде (Инна уже вновь работала в школе). За 15 минут до отъезда на вокзал мне принесли домой повестку: срочно явиться в военкомат с
Конечно, я не кинулся вслед за ним и не побежал в военкомат – мы взяли чемоданы и уехали на вокзал, но я вплоть до отхода поезда опасался,. что за мной приедут и вынут из вагона…
Однако обошлось.
Но уже в следующем, 1962 году вновь пришла мне повестка. К этому времени мною командовал на нашем заводе новый заместитель секретаря парткома по идеологической работе полковник в отставке Попик. Я был ему очень нужен, так как, сверх основной моей редакторской работы, писал разные бумаги для парткома (сам он, хотя и был в прошлом военным журналистом, с сочинением всяких текстов справлялся туго).
Попик по своей последней воинской должности был начальником политотдела тыловых частей харьковского гарнизона и благодаря этому обладал обширными связями в служилом военном мире города. Но сам не вмешался в дело освобождения меня от призыва на сбор, а поручил это другому своему подчиненному – заведующему парткомовским кабинетом политического просвещения товарищу Безкоровайному.
Бывший полковник Николай Ефимович Безкоровайный незадолго перед тем ушел в отставку с поста начальника политотдела Харьковского облвоенкомата. Получив задание Попика. он немедленно поехал в
Киевский райвоенкомат. Вернувшись оттуда, сказал мне следующее:
– Мне обещали вас освободить. Но все-таки вы должны явиться по повестке с вещами. А там вам скажут, как решился вопрос.
К указанному сроку я прибыл с чемоданчиком в военкомат к капитану или майору… Иванову! Да-да, к тому представителю этой могучей русской фамилии, которого в свое время майор Охапкин (см. главу
"Квартирьеры", стр. 7 – 11) пытался мне навязать в покупатели моей комнаты на Лермонтовской. Иванов сказал мне:
– Посидите здесь, пожалуйста, часик – полтора, мы попытаемся все уладить. Думаю, что все получится, но если не выйдет, вам придется ехать.
Через полтора часа он подошел ко мне (я сидел в коридоре) и сказал:
– Все в порядке, можете идти домой.
Как видно, вместо меня нашли другого человека – как за год перед тем меня хотели послать вместо кого-то…
Хотя больше я в армии не служил, но еще один или два раза проходил сборы без отрыва от производства – надо было после работы ехать на другой конец города – в высшее авиационное училище связи и просиживать там на занятиях часа по четыре… Затея дикая, потому что вместо повышения своей военной квалификации слушатели, как правило, весь вечер дремали.
В одно из моих посещений военкомата неожиданно выяснилось, что я уже не младший, а просто лейтенант. Это было последствием днепропетровского сбора. Но далее мой карьерный рост затормозился, и по достижении определенного возраста я был снят с воинского учета.
Тем не менее, подав документы на выезд в Израиль, был вынужден еще раз явиться в военкомат (теперь уже Московского района) для сдачи военного билета. Вот теперь-то. наконец,
Но мои воспоминания о Советской Армии будут неполными без рассказа о том, как пытались туда призвать нашего сына. К сожалению, у него смолоду развилась высокая близорукость, и в мирное время, по нормам министерств обороны и здравоохранения, он призыву не подлежал. Однако военкомату не хватало призывников для выполнения разнарядки, и дыру решили заткнуть нашим мальчиком. Призывная комиссия вознамерилась направить его в артиллерийскую часть.
Непосвященным разъясняю: человека, который страдает высокой близорукостью, не принимают на военную службу не потому, что он плохо видит, и не потому, что во время боя с него могут слететь очки. Нет, дело вовсе не в этом, а в том. что люди, носящие очки с линзами более чем минус 6 диоптрий, опасно предрасположены к отслоению сетчатки глаз, то есть к мгновенной слепоте. Таким людям противопоказаны поднятие тяжестей, прыжки, значительное мышечное напряжение – словом, то, без чего невозможна воинская, особенно солдатская, служба.
Справочник медицинских нормативов и противопоказаний воинскому призыву формально не составлял военной или государственной тйны, но военкоматы тщательно скрывали его от призывников и их родителей. Не имея четких сведений об этом документе, мы не могли протестовать против призыва нашего сына, потому что у нас не было на руках официальных оснований дляэтого. Но тут к нам на помощь пришла мать его товарища – санитарный врач, хорошо осведомленная в призывной политике военкоматов. Она возглавляла один из районных отделов здравоохранения в нашем городе и попросила медицинскую комиссию военкомата в своем районе провести неофициальное переосвидетельствование Миши. Вывод был однозначен: в мирное время он категорически не подлежит призыву даже в нестроевую часть. Но, главное, нам назвали интересующий нас пункт утвержденного министерствами обороны и здравоохранения перечня медицинских показателей, несовместимых с призывом. При этом нам был дан такой совет: с претензиями к военкомату обратиться должен не отец призывника, а мать. Отец ведь и сам состоит на воинском учете в данном военкомате, на него легче прикрикнуть, да и в самом деле как-то потом ему навредить… Поэтому в военкомат отправилась моя жена. Не без труда добилась она повторного официального переосвидетельствования зрения сына, причем он был направлен к специалистам областной глазной клиники. Разумеется, там подтвердили его полную негодность к службе. В ходе дальнейших разбирательств оказалось, что в военно-учетной карточке сына были ранее проставлены фальсифицированные данные: вместо указания о том, что он носит очки минус 9 диоптрий значилось, что – минус четыре! А с таким зрением можно служить – например, в таких очках отправился в армию я!
Чтобы "сохранить лицо", сидящий в военкомате солдафон сказал жене:
– Это в гражданской жизни все решают врачи, а у нас в армии другие порядки. Прикажет военком – и любой пойдет служить, как миленький!
Но ни сын наш не захотел стать "миленьким", ни мы с таким его званием не согласились бы…Так и не судилось ему держать равнение на грудь четвертого человека, ни на пятого, ни на двадцатого.
По этому поводу, дорогие товарищи, подруги, дамы и господа, крикнем дружное солдатское "Ура!" Лично я не жалею, что отдал два с половиной года моей жизни военной службе в Советской Армии. Но, как и все на фактической нашей родине, этот государственный институт постепенно деградировал, и некоторые стороны и эпизоды такого процесса, надеюсь, мне удалось отразить в моей правдивой, непридуманной повести.
К о н е ц
____________________
Примечания
155
Эта и следующие 14 глав повести были опубликованы в литературно-публицистическом еженедельнике "Калейдоскоп" – приложении к израильской газете "Время" (Тель-Авив" (5. 4. – 7. 6.
2001). Кроме того, глава 34-я напечатана в литературном альманахе
"Долина" N1, 1999 (Афула), а глава 36-я увидела свет в приложении