Группа первая, (rh +). Стабильное неравновесие (сборник)
Шрифт:
– Сармат, нас-то за что на этих? – после затянувшегося молчания спросил Алан.
Сарматов молча посмотрел туда, где черным крестом на белой уплывающей льдине, разбросив руки в разные стороны, лежал человек. Алану ответил Бурлак:
– За что?.. А чтобы, как в банде, кровью нас повязать!..
– И ты согласился, командир?.. – перевел Алан взгляд на Сарматова.
– А кто его спрашивал?.. – криво усмехнулся Бурлак.
Сарматов, не сводя взгляда с уплывающей льдины, тихо произнес:
– Крест…
– Что? – в полном недоумении переспросил
– Крест это, понимаете?.. Крест на всю жизнь!.. – тоскливо повторил Сарматов.
Алан опустил голову и тяжело вздохнул.
Восточный Афганистан
11 мая 1988 года
Башмаки оставляют глубокие следы на подталом, рыхлом, точно изъеденном кислотой снегу. Пронизывающий ветер воет, как в аэродинамической трубе. Качается над перевалом нестерпимо яркое солнце, которое, кажется, в этом краю не исчезает за горизонтом никогда.
– Мужики, наденьте маски! От такого солнца ослепнуть можно! – крикнул Сарматов растянувшимся цепочкой бойцам и встряхнул висящего на нем и Прохорове американца: – Полковник, закрой глаза, они тебе еще понадобятся!..
– Ты уверен? – прохрипел тот.
– Глаза – зеркало души, их беречь надо! Без них кто ее, душу твою, увидит?..
– Избавь, майор, от русских разговоров о душе и смысле жизни! – брезгливо передернулся полковник.
– Избавляю… Кстати, мы с тобой нигде раньше не встречались? Мне порой кажется… – задумчиво произнес Сарматов.
– Как вы, русские, говорите: кажется – перекрестись! – зло прошипел американец.
– А ты, оказывается, неплохо знаешь русских, полковник! – усмехнулся Сарматов. – И разговариваешь по-нашему неплохо… Когда захочешь…
– Твоя правда, Сармат, – сказал Прохоров. – Я тоже смотрю: как полегчает ему – уши топориком и смотрит на нас во все глаза.
Сбоку к беседующим пристроился лейтенант Шальнов.
– Отдохни, командир, я помоложе, – сказал он, закидывая себе за плечо руку американца.
Освободившись от ноши, Сарматов остановился и пропустил мимо себя группу.
– Как дела, мужики? – спросил он одетых в черные маски бойцов.
– Как в Польше – у кого больше, тот и пан! – послышался чей-то ответ и смех остальных.
– Сармат, с тобой не соскучишься. Так ведь получилось, что из огня да в полымя, – сказал замыкающий.
– А ты скучать на свет родился? – осведомился Сарматов. – А кто ты? Не узнаю в маске.
– Савелов.
– А-а… – сразу прикинулся равнодушным Сарматов и, поднеся к глазам бинокль, воскликнул: – Ай да Сарматов, ай да сукин сын!..
– Что там? – спросил Савелов.
Вместо ответа майор передал ему бинокль.
В окулярах рябели черные точки кружащихся над долиной вертолетов.
– Круто шмонают! – вырвалось у Савелова. – Вовремя мы оттуда смылись!
– Ждать нас устали, вот и шмонают, – согласился Сарматов. – Наше счастье, что у них стандартное мышление.
– Стандартное, говоришь? И в чем же оно заключается?
– В том, чтобы в ситуации,
Савелов, натянуто засмеявшись, пояснил:
– В наше управление пришли офицеры-«афганцы» – у меня перед ними комплекс неполноценности. Пришлось устроить прогулку за боевым опытом.
– Это у тебя-то комплекс неполноценности? – усмехнулся Сарматов. – Между прочим, боевой опыт во все времена с успехом заменяли родственные связи.
– Связи в моем случае не имеют значения. Кстати… о родственных связях. Ты знаком с моей женой… по Никарагуа.
– А-а-а!.. Полагаю, что она не очень обрадована этим обстоятельством.
– Если ты помнишь, я в Никарагуа радиоразведкой занимался. И точно знаю: они в тот раз благодаря тебе, надо думать, неделю трупы из сельвы на вертолетах вывозили. По ночам…
– Кто «они»?.. О чем ты говоришь, капитан?..
– О некоей акции, в результате которой было уничтожено целое подразделение американских командос. Командование «зеленых беретов» тогда посчитало, что такую «варфоломеевскую ночь» им мог устроить лишь полк суперпрофи. Или инопланетяне. А так как доказательств ни в пользу первого, ни в пользу второго не было, все списали на местных повстанцев-коммунистов… Но я-то еще тогда знал, что у «беретов» с визитом побывал ты…
– На высоте это бывает, Савелов, – насмешливо произнес Сарматов.
– Что бывает? – переспросил капитан.
– Галлюцинации и помутнение рассудка.
– Брось, Игорь!.. Секретность, присяга, подписка о неразглашении, гордость профессионала, офицерская честь… Стандартный набор качеств для таких, как ты, рыцарей без страха и упрека. Только теперь никому это не нужно. Ты понимаешь, что происходит с нами, со страной?
– Ты зря принимаешь меня за идиота, Савелов. Я прекрасно понимаю, что страна вместе со всеми нами летит в небытие. Но если у каждого из нас не останется никаких принципов, то она будет падать туда еще быстрее.
– О чем ты говоришь?! Как ты не понимаешь, что от нас ничего не зависит. Как бы мы ни рыпались, что бы мы ни делали, надвигается распад, хаос. И вся надежда на наиболее зрелую, организованную часть общества, таких, как ты, на тех, кто прошел Афган. Мы – цемент, который должен скрепить, удержать дом от распада, не дать вспыхнуть в нем пожару…
– Это все демагогия! – решительно прервал его Сарматов. – Пока страна в оргазме от горбачевского «нового мышления». Если уж думать о перспективе, то смотри дальше. И после плохой жатвы надо сеять. При хорошем кормчем корабль продолжает путь и под рваными парусами. Но это не наша забота. Наша работа – война! – добавил он и возвратился к прежней теме: – Все-таки ответь мне на один вопрос: почему ты устроил себе «прогулку» за боевым опытом именно с моей группой?