Группа первая, (rh +). Стабильное неравновесие (сборник)
Шрифт:
– Остановись!.. Не стреляй!..
– Возьмем!..
Лейтенант Савелов, бросив взгляд в их сторону, приникает к автомату.
– Приказываю – не стреляй! – кричит Сарматов.
Грохочет очередь. Зэк на льдине, раскидывая по сторонам руки, валится лицом вниз, словно большая тряпичная кукла.
Трое на высоком берегу смотрят на уплывающую в хаос ледохода льдину, на белой поверхности которой черным крестом распростерта фигура человека…
– Я тебе не старик! – зло усмехнулся Сарматов, в упор глядя на Савелова. –
– Прошу прощения, товарищ майор! – сухо произнес Савелов. – Но глупо рисковать лучшей в ведомстве спецгруппой. Тем более выполнить приказ она не может по не зависящим от нее обстоятельствам. В Москве, обещаю, я приложу все усилия, чтобы виновные были найдены и понесли наказание, какие бы звезды они ни носили.
– Красиво поет, пташка! – усмехнулся Бурлак.
Игнорируя его, Савелов продолжил:
– Но, товарищ майор, как старшие, мы отвечаем перед командованием за сохранность группы.
– А перед тем, что здесь? – Сарматов показал на грудь.
– Нравственно-эмоциональные сентенции к делу не пришиваются! – сухо парировал Савелов.
Бурлак стукнул себя по коленям кулаками:
– Командир, вспомнил я, чем песня кончилась!
– Песня?.. Какая песня? – не сразу врубился Сарматов. А потом понял, что речь идет о той, не допетой на минном поле песне. – А ну!..
– «В дождях холодных нас скроет осень, в объятьях крепких сожмет ГУЛАГ, статья суровая – полтинник восемь, клеймо навек – народа враг!..» – Прервав пение, Бурлак схватил Савелова за плечо и выдохнул ему в лицо: – Уже и дело сшил, сука!.. Думаешь, военный прокурор не поймет, что мы тут не по паркету шаркаем, а войну пашем?!
– Тише на поворотах, Бурлак! И кстати. Я ни словом не упоминал здесь военного прокурора!
– А я научился понимать не то, что упоминают, а что хотят упомянуть! – Сплюнув, Бурлак отошел в сторону.
Алан панибратски хлопнул Савелова по плечу и, улыбаясь, сказал:
– Не нервничай, дорогой! Рожденный умереть от геморроя не отдаст концы на телке…
– Убери руки, старлей! – сорвался на крик Савелов и оттолкнул Алана в сторону.
– Ну зачем так, дорогой? – не отставал Алан. – Если гора не хочет идти к Магомеду – на хрен такой гора!..
– Ты к чему это, старлей? – немного успокоившись, спросил Савелов.
– К дождю, дорогой. А может, к большому восхождению.
– Пошли вы!.. С Магомедами, горами и дождями!.. Обожжетесь, крутые ребята!.. – вновь начал нервничать капитан.
– Не знаю, обожжемся ли, а говна, чую, нанюхаемся!.. – усмехнулся Бурлак.
– Прекратить разговоры! – прикрикнул на них Сарматов, которому уже порядком надоел этот треп. Он повернулся к Савелову: – А с вами, капитан, мы продолжим разговор в более комфортных условиях.
Утренние рассветные сумерки вползают в ущелье. Река вновь окутывается молочным туманом. Камни и деревья по ее берегам приобретают странные, размытые очертания. Кажется, что у реки столпились сказочные великаны, страшные чудовища, фантастические животные. Местами туман встает сплошной стеной, и тогда Сарматову, чтобы оценить обстановку, приходится взбираться на камни, возвышающиеся над ним. Вынырнув в очередной раз, он поднес к глазам бинокль. Кругом виднелись только крутые галечные осыпи, валуны, кустарники и отвесные скалы на противоположной стороне ущелья. Все было тихо и мирно, но что-то заставляло его быть внимательным. Он уловил какое-то движение за кустами и насторожился. Наконец из кустов грациозными, легкими прыжками выскочил круторогий горный баран – архар – и застыл на скалистом утесе. Почувствовав присутствие людей, он ударил о камень копытом и, нехотя развернувшись, поскакал в черный провал расщелины.
Сарматов передал бинокль вышедшему из-под туманного полога Алану.
– Вон там, у ствола сухого дерева, почти на вершине, не пещера ли? – спросил майор.
– Да вроде бы. Но нужно проверить.
– Давай с Бурлаком. Только без шума…
– Есть! – мгновенно откликнулся Алан.
Проводив взглядом растаявших в тумане Алана и Бурлака, Сарматов скомандовал:
– Привал, мужики!
Харченко и Шальнов опустили носилки с американцем возле самой воды. Сарматов потрогал его за здоровую руку и спросил:
– Пей, полковник. Прошу тебя, пей, а?
Тот лишь пристально посмотрел на него мутным взглядом. Выглядел американец еще хуже прежнего. Глаза его ввалились, исхудавшее лицо почернело, губы потрескались и спеклись.
– Ну что же ты?.. – спросил Сарматов, и в голосе его уже не было прежней злости.
Еле шевеля распухшими губами, американец вытолкнул из себя:
– В уставе американской армии сказано… если нельзя выполнить приказ, офицер обязан… обязан принять все доступные меры для спасения своей жизни и жизней подчиненных.
– Сдаться «духам»? – резко оборвал его Сарматов.
– Такие, как… ты, не сдаются, – спокойно ответил американец.
– Тогда что же?
– На войне жестокость – способ… способ спасения, майор.
– Ах, вот ты о чем!..
– Я все равно обречен. И это понятно не только мне, но и тебе. Я смирился… с неизбежным.
– Ну-у, еще не вечер, полковник! – твердо сказал Сарматов.
– Я не доживу… не доживу и до вечера, – напрягая все силы, шептал американский полковник. – Лучше реши все сейчас… Иначе вам… вам не выбраться из этих… этих проклятых гор.
– Тебя вдруг стала заботить наша судьба? – удивился Сарматов.
– Да!
– Почему?
– Это… это не имеет значения.
Сарматов внимательно посмотрел на американца:
– Мы действительно раньше не встречались, полковник?
– Теперь… это уже неважно, – захрипел тот и закрыл глаза.
Алан и Бурлак преодолели крутизну склона и взобрались на одну из террас. Там среди камней вилась еле заметная тропинка, уходящая в распадок между отвесными скалами. Пройдя по ней, бойцы вышли на примыкающую к отвесной скале ровную площадку, с трех сторон окруженную пропастью.