Грустный праздник
Шрифт:
– Долго ждешь? Сегодня что-то холодно.
(Долго ты встречаешься с этим своим другом, о котором я раньше не слышал, и слабо верится, что услышу еще раз?)
– Нет, я только что подошла. А ты где-то здесь работаешь?
(Нет, я только что придумала его, чтобы досадить тебе)
– Да, очень близко отсюда. Удобно добираться до дома.
(Да, очень на тебя похоже)
– Тебе нравится твоя работа?
(Тебе нравится то, что ты видишь? Ты сам от всего этого отказался)
– Сначала мне было тяжело, но потом я освоился. И платят прилично.
(Сначала мне показалось, что я свалял дурака, но после нескольких фраз я вспомнил,
– Значит, тебе удалось добиться от жизни всего, чего ты хотел. Так держать, Тим!
(Значит, тебе уже можно спокойно умереть)
– А ты все еще занимаешься йогой? Как успехи?
(А ты все еще злишься, что я тебя бросил?)
– Пошел уже третий год, представляешь? А я думала, что это будет просто небольшой эксперимент.
(Пошел к черту!)
Тиму показалось, что Адель сверкнула глазами так, что остановка немного осветилась. Но конечно же, это просто подползла серебристая змея монорельсовой - настолько бесшумно, что он даже не сразу заметил, увлеченный двумя диалогами сразу.
– Извини, мне пора ехать. Вайол ждет меня дома.
В эти слова Тиму не нужно было вкладывать никакого дополнительного смысла.
Адель улыбнулась уголками губ и слегка наклонила голову с таким видом, как будто ей были известны все секреты мироздания, не говоря уже о том, что кто-то - неважно, кто - ждет дома кого-то - еще менее важно, кого. Сразу же после этого она снова вперила взор в темнеющий горизонт, приняв ту же позу, что и в начале разговора - с поправкой на нынешнюю точку зрения Тима.
Когда двери вагона начали закрываться, она резко развернулась, красиво тряхнув гривой медных волос, и прокричала:
– Тим, я же совсем забыла! Поздравляю с днем…
Створки захлопнулись, отрезав шум вечернего города вместе с последним словом Адель. Мыслями Тим уже был дома, и ему не хотелось думать о том, насколько искренно она закончила свою фразу.
Мортенсена дома ждал легкий ужин из запеченной форели и салата с артишоками и рисом, нагретая до его любимой температуры ванна, рюмка коньяка на ночном столике, а самое главное - тишина, не нарушаемая даже звуком шагов дворецкого, распорядившегося обо всем заранее.
Тима дома ждал праздничный торт.
Мортенсен погрузился в ванну с головой, наслаждаясь ощущением того, как горячая вода затекает в уши. Приятное разнообразие после того, что в них сегодня лилось с самого утра. Не хотелось слышать вообще ничего - даже эхо собственного дыхания, отраженное серым мрамором стен просторной ванной комнаты.
Вода была божественна. Министр в очередной раз отдал должное таланту своего дворецкого. Докинсу было пятьдесят с небольшим, но Мортенсену всегда казалось, что его слуга старше его самого. Лысоватый, невысокого роста и слегка сутулящийся, он словно вышел из старого фильма про викторианскую Англию. Должно быть, этот славный малый находил гармонию между своим внешним и внутренним обликом, раз не исправлял недостатки своего тела виталонгой. Докинс вообще проявлял завидное равнодушие к материальным благам - и этим давал единственный повод для раздражения Мортенсену, зачастую не знавшему, как отблагодарить верного слугу. На все предложения Докинс со скромной улыбкой отвечал, что ему нужно только здоровье - и именно поэтому для него честь служить господину Мортенсену.
Приходилось банально повышать святому человеку зарплату - понемногу, зато регулярно.
Где Докинс находился сейчас, сказать не представлялось возможным. Позови его Мортенсен, и он бы объявился на пороге ванной в ту же минуту. Но если министру было угодно провести этот вечер в одиночестве - было, не сомневайтесь - то он мог гулять по своей резиденции сколько душе угодно и ни разу не натолкнуться на дворецкого.
Мортенсен не хотел видеть даже того единственного человека, к которому испытывал хоть какую-то привязанность.
День рождения измотал его, как обычно. Сейчас ему казалось, что он практически весь день провел на ногах. Может быть, даже на одном и том же месте - там, куда его поставили для принятия поздравлений, как несгибаемый памятник самому себе. А люди сами тянулись к нему, как будто желали навсегда проститься уже сегодня. Это раздражало даже в пятьдесят пятый раз.
Впрочем, больше всего ненавидеть свой день рождения министра заставляла не суета, не бесконечные церемонии и не убогий юмор окружающих. Он даже мог бы смириться с плохо замаскированными проявлениями всеобщей ненависти и напоминаниями о неизбежной смерти. В той или иной степени раз в год с этим приходилось мириться всем, кто принимал виталонгу - то есть, за некоторыми исключениями, всему населению Земли.
Но для Мортенсена грустный праздник не заканчивался.
Министр знал, что его одинаково ненавидят каждый день. Всякий раз, когда студенты, офисные работники и прочие бездельники заходят в свою любимую социальную сеть, они вспоминают его. Всякий раз, когда у них болит горло или вскакивает прыщ, они сначала хватаются за ампулу с виталонгой, а потом вспоминают его. Не изобретателей виталонги, не авторов закона о продолжительности жизни - именно его. И ассоциируется он не со здоровьем, не с жизнью - а совсем наоборот. Жизнь для них была чем-то естественным, изначально присущим каждому, а ее конец - искусственным, приходящим извне, как виталонга.
Им вряд ли приходил в голову вопрос: думает ли о смерти сама смерть?
Мортенсен почти всю жизнь проработал в сфере здравоохранения, от стажера в ординатуре до главы министерства. Он начинал с изучения тысячи способов сохранить человеку здоровье - а теперь весь прогресс в этой области сводился к совершенствованию способа умерщвления. Все остальное уже сделала группа канадских микробиологов в 2017 году. Химические лаборатории министерства обходились довольно простым оборудованием; зато вычислительные центры, рядом с которыми мировые поисковые системы казались детскими калькуляторами, работали в полную мощность, чтобы не один идеально здоровый человек в мире не прожил ни секундой дольше отведенного срока.
Здравомыслящий человек, каковым Мортенсен всегда себя небезосновательно считал, не мог не признать простую вещь. Он работал в Министерстве Смерти.
И как профессионал, он должен был досконально знать предмет своей работы.
Четыре года назад чуть не случился скандал, раздавленный в зародыше тяжелыми гусеницами огромной государственной машины. Министр здравоохранения был обнаружен мертвым в своем кабинете. Убийцу долго и показательно искали; при этом почти никто сейчас не вспомнил бы, чем дело закончилось. Криминалисты вообще обленились после того, как врачи стали вытаскивать свежих мертвецов с того света через несколько часов после совершенного преступления. Старая поговорка “нет тела - нет дела” обрела новый смысл. В случае с министром тело, конечно же, было - оно продолжало руководить своим ведомством, посещать конференции, регулярно светиться в телевизоре и со здоровой долей иронии отзываться о произошедшем.